АНФИСА. Легок на помине!
ПЕТР. Дамы, пардон… Ольга Викторовна, что случилось? Вы забыли, что вам во втором акте на сцену выходить?
ОЛЬГА (приложив ладонь к воображаемому козырьку). Разрешите получить замечание, товарищ худрук! Форс-мажор! Змейка разошлась. Искала шаль. (Поворачивается к нему спиной, сбрасывает шаль.)
ПЕТР. Ясно. А вы, Марь-максимна, сегодня чересчур эмоциональны. Что за верхнее ля на ровном месте?
МАША. Петр Никитич, я старалась…
ПЕТР. Стараться надо дома с мужем. (Ольге). А вы что ляпнули? «Андрей проиграл вчера в карты двести долларов». В Перми?! В тысяча восемьсот девяностом году?! Если у Чехова вы найдете хоть один доллар, я подарю вам сотню!
ОЛЬГА. Кстати, в зале никто не заметил.
ПЕТР (всем). Так, завтра в час дня — репетиция. То, что вы играете — это не классика, а порнография.
АНФИСА. Что поставили — то и играем.
ПЕТР. Анфиса Михална, если вы думаете, что вместо Вас ввести некого…
ОЛЬГА. Петр Никитич, я завтра не могу. У меня во второй половине дня съемка.
ПЕТР. Перенесите.
ОЛЬГА. Петр Никитич, как я смогу…
ПЕТР. Вы у кого снимаетесь? У Тарантино?
ОЛЬГА. Вы же в курсе…
ПЕТР. Завтра — репетиция! Кто не понял — пишите заявление.
АНФИСА. Петр Никитич! Один вопрос! Я к юбилею торт буду заказывать… Как думаете, десять килограмм — хватит?
ПЕТР. А какой торт?
АНФИСА. «Графские развалины».
ПЕТР. Ну зачем же? Вы еще всем молодым фору дадите! Закажите лучше «Монастырскую избу». (Наташе.) Наталья Ивановна, можно Вас на минутку? (Выходит вместе с Наташей.)
АНФИСА. Прибежал, раскомандовался… Император!
МАША. О! Закажите «Наполеон»!
АНФИСА. Я ему «Кутузова» закажу… На прощание. (Пауза.) Тьфу! Про костюмершу забыла! Ладно, завтра скажу…
МАША (Ольге). Ты чего визжала, когда Добрыня зашел? Он увидел что-то новое?
ОЛЬГА. Мне повизжать не трудно, а Наташке — спокойнее будет… Добрыня совсем озверел. «Съемку перенесите». Как он это представляет? И на черта мне репетиция? В сотый раз слушать про способ конструктивного действия, про надежду и отчаяние чеховских героинь? Мне за съемочный день платят больше, чем за месяц в театре.
МАША. Не переживай. У тебя на прошлой неделе и съемки были, и спектакли…
ОЛЬГА. Каждый день! Но съемки-то днем.
МАША. Каждый? (Пауза.) Ну как-то сложится…
ОЛЬГА. Скоро я сложусь, как карточный домик…
Пауза.
МАША. У Наташки колечко новое видела?
ОЛЬГА. Не заметила.
МАША. Ну да, она когда в театр приходит — сразу его переворачивает, камушком вниз. Чтобы не пялились и не болтали о Добрыниных доходах.
АНФИСА. Да… Аренду раздает направо и налево. Не театр, а прокатная площадка.
ОЛЬГА. Колечко переворачивает, а вот загар не спрячешь. Сразу видно — солярий. Причем, регулярно.
МАША. И тренажерный зал. Она недавно жаловалась, что хочет пару килограмм сбросить — и не получается.
ОЛЬГА. Могу ей новую диету рассказать: целый месяц ешь всё, что хочешь, но — на нашу зарплату. Минус пять кэгэ гарантирую.
МАША. А помнишь, какая она пришла, в девяностом?
ОЛЬГА. В девяносто втором. Ее тогда сразу в «Доходное место» ввели.
МАША. Во вьетнамских джинсах ходила и в кофточке из люрекса.
ОЛЬГА. Тогда люрекс, теперь — бриллианты. Любит блестящее.
АНФИСА. Девчонки, чего вы на нее набросились? Каждая из вас могла эти камушки заработать. Надо было перед Петрушей активнее задом крутить.
МАША. Чем?
АНФИСА. Доходным местом! (Все трое хохочут.) А вообще, десять лет пользоваться одним туалетом с худруком — еще не значит разбираться в системе Станиславского. (Ольга и Маша смеются.) Я когда сорок лет назад в театр пришла, примой была Матвеева. Народная, вся в орденах. Как поддаст — говорит: «Знаю я этого Станиславского. Юбочку повыше задерешь — и публика кричит: „Браво, Матвеева!“ Вот и вся система».
Отсмеявшись, умолкают. Сидят за столиками, поправляют грим. Анфиса подливает себе из термоса. Маша начинает тихонько напевать: