АРIАДНА
Полежаевъ, Леонидъ Александровичъ.
Арiадна, его жена.
Игумновъ, Сергeй Петровичъ.
Игумнова, Дарья Михайловна.
Таня Лапинская, прiятельница Арiадны,
артистическая дeвушка.
Генералъ, сельскiй хозяинъ, культуртрегеръ.
Саламатинъ, Алексeй Николаевичъ, его пасынокъ,
молодой человeкъ.
Машинъ, Иванъ Иванычъ, дворянинъ, сосeдъ
Полежаевыхъ.
Перелeшинъ, Аркадiй Карповичъ.
Ракитникова, Анна Гавриловна.
ДѢЙСТВIЕ ПЕРВОЕ
Лeтнiй день, очень жаркiй, но облачный, въ концe iюня. Двeнадцатый часъ. Комната съ большими окнами, въ помeщичьемъ домe Полежаевыхъ. Прямо дверь на террасу. Въ окнахъ видъ на рeку — поля и лeса на горизонтe
Посрединe комнаты столъ: на немъ книги, рукодeлья; все въ безпорядкe. Дарья Михайловна сидитъ за столомъ и разсматриваетъ кусокъ старинной парчи. Рядомъ Арiадна, на колeняхъ, съ живостью вытаскиваетъ изъ сундука всякое добро. Она высока и гибка. Одeта изящно, но небрежно
Дарья Михайловна. — Какъ это ты, Арiадночка, все швыряешь… И какъ уложено! Бeлье, чернильница, шали…
Арiадна. — Сунула, и конецъ.
— Да вeдь жаль. Вещи хорошiя.
. — Можетъ быть.
Выбрасываетъ на столъ еще кусокъ парчи.
(сравниваетъ съ другими). — Это мнe больше нравится. По лиловому фону серебряные цвeты.
(подымается). — Удивляюсь, какъ еще силъ хватило все это уложить.
. — Почему?
(не сразу). — Меня привыкли считать благополучной дрянью и теперь удивляются.
. — Благополучной дрянью… Нeтъ, я этого не знаю. Просто была веселая и живая. Это многимъ нравилось.
. — Леонидъ находитъ, что я слишкомъ шумна.
. — Развe?
. — То-то вотъ и развe (беретъ кусокъ парчи.) Тебe нравится?
. — Очень. Его можно положить на спинку дивана. Отлично будетъ.
. — Возьми его себe.
— Ну, зачeмъ.
— Затeмъ. У тебя домикъ уютный, чистый, все аккуратно. И Сергeю понравится.
— Нeтъ… спасибо. Не возьму.
— Почему же?
— Ты и такъ мнe все даришь.
— Хочу, и дарю. Нeтъ, возьмешь.
— Выходитъ, что я напросилась.
(блeднeя). — А я говорю, что возьмешь. Я говорю, что возьмешь!
(съ удивленiемъ и почти испугомъ). — Да что ты?
— Это свинство. Я тебe дарю, отъ души, а ты брать не хочешь. Это гадость.
— Какъ ты разволновалась… Ну, если хочешь… Я просто стeснялась, не думала, что такъ…
(садится на подоконникъ). — Больше не хочу убираться. Называется — моя комната, а могла бы и гостиной служить, чeмъ угодно. Все навалено. Чужое все. (Въ волненiи отворачивается къ окну. Налетаетъ вeтеръ изъ полей, надулъ занавeси, душитъ.)
(встала). — И правда, какой здeсь безпорядокъ.
(вытянулась на подоконникe, положила голову на руки, солнце освeщаетъ ее). — Солнышко меня грeетъ, вeтеръ ласкаетъ. Господи, пожалeй меня.
— Что ты, Арiадночка? (Подходитъ.)
— За озеромъ ржи, лeса. Вотъ бы встать, руки раскрыть, Божiй свeтъ къ груди прижать. Я такъ и дeлала. Я съ солнцемъ играла. (Обнимаетъ Дарью Михайловну.) А теперь я пропащiй человeкъ.
На террасe шаги. Слышенъ смeхъ Сергeя Петровича.
(выглядывая). — Наши прieхали. Охотнички.
— А-а!
Быстро соскакиваетъ, отходитъ къ сундуку, какъ бы продолжая его разбирать. Входятъ Игумновъ, Полежаевъ и Машинъ — въ высокихъ сапогахъ, съ ружьями, грязные, какъ полагается порядочнымъ охотникамъ. Въ ягдташe у Игумнова нeсколько чирятъ.
(Арiаднe). — Хозяюшкe привeтъ. Вотъ и мы. (Цeлуетъ жену.) Здравствуй, Дашенька. (Садится и снимаетъ ягдташъ. Остальные здороваются. Арiадна молча подаетъ руку мужу.) Фу-у, чортъ, фу-фу-фу, какъ усталъ! Прямо моченьки моей нeтъ.
(полный, лысый, полусeдой человeкъ тихаго вида.) — По болотцу-то тово, трудненько.
(хохочетъ.) — Хорошо еще, что я сижу здeсь съ вами, гогочу. Могли меня на носилкахъ приволочь, все изъ-за твоего Леонида, Арiадна.
— Леонидъ — свой собственный.
— Ну, изъ-за собственнаго.
(высокiй, худоватый, нeсколько разсeянъ). — Можетъ быть, Сергeй и преувеличиваетъ. Все же я сдeлалъ промахъ… по неосторожности. Говорятъ, даже опасный.
— Говорятъ! Идемъ мы съ нимъ у мельницы, гдe узкое мeсто, по обоимъ берегамъ. Хорошо-съ. Дiана въ камышахъ шаритъ. Выплываютъ утята, Леонидъ съ того берега цeлитъ, и не понимаетъ, мерзавецъ, что берегъ высокiй, вся дробь какъ въ воду шваркнетъ, такъ отразится, и рикошетомъ мнe въ физiю. Кричу: стой! онъ все цeлитъ. И, слава Богу, пока палить собрался, его Иванъ Иванычъ одернулъ.
— Леонидъ-то Александрычъ… какъ непривычный человeкъ, городской. И до бeды недалеко.
— Я прилагалъ всe усилiя…
(разсматривая утятъ въ ягдташe мужа). — Это ты настрeлялъ?
— Муà.
— У меня и ружье дальнобойное, лeвый стволъ чокъ-боръ. Вeроятно, не къ лицу мнe такая стрeльба, что ли…
(хлопаетъ его по плечу). — Ну, чего тамъ. Идемъ переодeваться. А то нагрязнимъ. Да у васъ въ домe и постороннiе.
— Можно. Только странно, ты кого за постороннихъ считаешь?
— Барышня столичная, неудобно. Мы, которые деревенскiе…
(подходитъ къ Игумнову). — Передъ Лапинской форснуть хочетъ. Ну, иди. Распускай хвостъ.
— Умыться не мeшаетъ.
Уходятъ.
— А ужъ я, если позволите, и такъ посижу. Мнe покамeстъ лошадку запрягаютъ. Домой поспeшаю.
— Оставайтесь обeдать. Обeщалъ нынче генералъ прieхать.
— Занятный человeкъ… оживленный. Да спeшу, вотъ дeло-то какое. Покосъ. Золотое времячко. Жара. (Отираетъ лобъ.) Вы-то какъ разъ въ деревню… къ хорошей погодкe. (Помолчавъ.) А позвольте спросить, Арiадна Николаевна, я слышалъ… будто вы здeсь съ Леонидомъ Александрычемъ на зиму… намeрены поселиться?
. — Кто вамъ сказалъ?
— Будто бы… отъ Леонида Александрыча.