Выбрать главу

Александр Житинский

Барышня-крестьянка

История для кино по мотивам одноименной повести А. С. Пушкина

* * *

Лиза проснулась оттого, что утренний солнечный лучик, выбившийся из-за занавески окна, добрался-таки до ее лица. Лиза сморщила носик, звонко чихнула и распахнула глаза.

– С добрым утром! – сказала она себе, отодвигаясь от солнца, потом потянулась сладко, обнажив по локоть руки из-под широких рукавов шелковой ночной сорочки, и взглянула на себя в зеркало у противоположной стены спальни.

Зеркало было овальным, огромным, в темной дубовой раме. Оттуда посмотрело на Лизу ее заспанное личико – посмотрело с любопытством и предвкушением какого-то озорства.

– Здрасте-пожалуйста! – ответила из зеркала сама себе Лиза почему-то басом и в тот же миг, откинув одеяло, уселась на кровати, свесив босые ноги из-под длинной сорочки. Она вытянула их перед собою и поиграла пальчиками ног, будто разминая. Видно, пальчики ей понравились, она довольно хмыкнула, решительно спрыгнула с постели и подбежала к окну.

Из-за оконных занавесок видна была часть барского двора, где происходила обычная утренняя суета: раздували самовар, из которого валил дым; девки вытряхивали ковер; на галерее гувернантка мисс Жаксон в потешном наряде с невозмутимым видом делала английскую утреннюю гимнастику. Григорий Иванович, в шлафроке и колпаке, что-то втолковывал кузнецу Василию, стоя с ним подле распряженной коляски. Вот барин закончил разговор и направился к дому.

Лиза опустила занавеску, с улыбкой скрытно продолжая наблюдать за папенькой.

Григорий Иванович поднял голову к дочкиному окну и неожиданным бельканто пропел:

– Re'veillez-vous, belle endormie!..

Сухой кашель мисс Жаксон заставил его смолкнуть на полуслове. Покосившись на галерею, Григорий Иванович бодро прокричал, как заправский лондонский кокни:

– Бетси! Good morning!

Лиза распахнула окно и помахала отцу рукой:

– Good morning, Daddy!

Звонко рассмеялась и подбежала к зеркалу.

Принимать позы у зеркала была ее любимая игра. Она встала подбочась, потом ловко накрутила на голову тюрбан из полотенца, скорчила несколько гримасок – победительную, удивленную и удрученную. Затем, поискав глазами вокруг, увидала тарелку, полную слив, схватила, не задумываясь, сливу и мигом съела. Косточку выплюнула на пол. Какая-то мысль пробежала по ее лицу, она взяла с тарелки еще две сливы и засунула за щеки. Посмотрела в зеркало – физиономия изменилась значительно. Этого Лизе показалось мало; она схватила сурьмяной карандаш и ловко нарисовала себе усы. Теперь из зеркала глядела на нее рожица с оттопыренными щеками, в черных усах да еще в тюрбане.

Лиза, полюбовавшись собою, взяла со столика перед зеркалом колокольчик и позвонила.

Колокольчик позвонил заливисто, и, будто откликаясь ему, где-то в деревне проголосил петух.

Лиза юркнула обратно в постель и укрылась с головою одеялом. Заскрипели ступени лестницы – это поднималась в спаленку, на второй этаж барского дома, Лизина прислужница Настя. Она была чуть постарше, но столь же ветрена, как ее барышня. Настя несла медный узкогорлый кувшин с водою для утреннего умывания. Она отворила дверь и подошла с кувшином к постели.

– Померещилось мне, что ли? Звали аль нет, барышня? – шепотом спросила она, боясь разбудить.

– Тысячу раз звала! Да разве ж тебя дозовешься, Настя! – измененным голосом из-за слив за щеками отозвалась барышня – и с этими словами показала лицо из-под одеяла!..

Настя шарахнуласть от постели, кувшин выпал из ее рук.

– Господь с вами! Опять за свое! Когда ж вы остепенитесь! – запричитала она, пытаясь спасти выливавшуюся из кувшина воду, и споро кинулась вон за тряпкой.

Лиза хохотала и каталась по постели, болтая в воздухе ногами.

Настя уже подтирала пролившуюся воду.

Лиза перестала хохотать, затихла, села на постели – руки-ноги в стороны, как у куклы, – и внезапно опечалилась.

– Скучно, Настя… Так скучно, что и жить не хочется, – промолвила она со вздохом, и даже всхлипнула.

– Тогда давайте умываться! Глядишь, веселее станет, – с этими словами Настя сняла с головы барышни тюрбан, подвела ее к умывальнику, представлявшему собою мраморный столик с вставленным в углубление тазом и зеркалом. Лиза взглянула на себя на этот раз в зеркало умывальника, слабо улыбнулась, провела пальчиком по черным усам. Пальчик замарался. Лиза взяла с полочки умывальника мыло.

– Взять мыльце… – начала она, и Настя тут же весело подхватила:

– Да помыть рыльце!.. Сорочку-то снимите, замочите!

Лиза стянула сорочку и наклонилась к умывальнику. Настя принялась лить из кувшина воду ей на ладони. Лиза мылила ладони и смывала с лица нарисованные усы.

Внезапно она обернулась к Насте.

– Я загадала на усы!

– Чего-чего? – удивилась Настя.

– Ничего. Загадала – и все! Лей пуще!

И вновь наклонилась к умывальнику. Настя метко направила изгибавшуюся дугой струю в желобок на тонкой девической шейке и забормотала, припоминая:

– Усы чешутся к гостинцам, к лакомству, к свиданью, к целованью…

Лиза ежилась под струей, плескалась, повизгивала, наконец, не выдержала:

– Ой, мочи нет!.. Дай сюда!

Она выхватила у Насти кувшин, подняла над головой и разом выплеснула из него всю оставшуюся воду на грудь себе и на лицо…

Часы пробили восемь раз, когда Лиза вошла в гостиную.

Стол был накрыт, и мисс Жаксон, уже набеленная и затянутая в рюмочку, нарезывала тоненькие тартинки. Отец сидел чинно во главе стола.

– Morning, miss Jackson, – кивнула Лиза гувернантке.

– Seet down, pleas, Bethy, – с трудом выговорил Григорий Иванович, обнимая дочь вполне по-русски и усаживая ее рядом с собою. Произношение у него было, конечно, прескверное, но ритуал был соблюден, и отец и дочь получили право говорить далее по-русски.

Ненила внесла чашу с дымящейся овсянкой.

Муромский скосил глаза на мисс Жаксон и заправил крахмальную салфетку за воротник. Получив свою порцию овсянки, он попытался есть, но салфетка топорщилась, Григорий Иванович в cердцах сорвал ее и хотел уже было отбросить, но встретился взглядом с мисс Жаксон и, точно провинившийся школяр, положил салфетку на колени.

– Опять овсянка… – протянула Лиза.

– Кушай, Лизавета. Для желудка полезно, – сказал отец.

– Oatmeal – лучший porridge, – кивнула мисс Жаксон и, с удовольствием проглотив ложку каши, продолжила застольный разговор: – Погода вовсе неплохой today. Я рекомендовайт walking…

– Будет, все будет, – закивал Муромский. – И прогулки будут, и игры. Я Рощина звал поиграть в крокет, он обещал сегодня заехать с супругой и дочерьми. Вот уж посплетничаете о женихах, а, Лизок?!..

– Какие у нас женихи! – отмахнулась Лиза. – Вот разве что к соседу нашему сын приехал… Говорят, прошел науку в Дерптском университете…

– Это к Берестову, что ль? – отложил ложку отец. – Опомнись, голубушка, иль ты забыла!? Иван Петрович Берестов – враг мне! Медведь и провинциал, каких свет не видел!..

– Сосед ведь…

– Со своим обедом не хожу по соседям! – кипятился Муромский. – Больно горд Иван Петрович, меня за дурака держит! Нет, ни его, ни сына его знать не желаю!..

– Не хочу для желудка, хочу вкусненького! – вдруг сердито отодвинула тарелку с овсянкой Лиза. – А ваш порридж ешьте сами!

Она вскочила из-за стола и выбежала вон.

– Я не понимайт… Мисс Бетси сегодня не самой в себе, – сказала мисс Жаксон.

– Замуж ей пора, вот что я скажу, – вздохнул отец и, скомкав салфетку, отшвырнул-таки ее в сторону. Потом тяжело поднялся и вышел вслед за дочерью, чуть не столкнувшись с Ненилой. Та водрузила самовар на стол, с недоумением глядя вслед барину.