Часть первая.
1.
На площадь Тщания я прибыл с небольшим опозданием. Возле небольшой сцены как обычно уже толпился разношерстный народ. Негры, белые, китайцы - все они стояли вперемешку и, задрав головы, смотрели на аукционера. А тот в свою очередь сверху-вниз смотрел на них. Некоторые из собравшихся на площади людей носили рабочие комбинезоны и халаты, другие, у кого не было денег даже на специальную форму, приходили на работу в своей обычной повседневной одежде. Которая давно выцвела от бесконечных стирок и вся была в многочисленных заплатках и темных трудновыводимых пятнах.
Из толпы то и дело поднималась рука и слышался голос - какой-нибудь рабочий снижал время, за которое обязывался выполнить определенную работу. Аукционер - как обычно это был все тот же низенький, плотный мужчина, предпочитающий дорогие, крикливо-яркие костюмы - тотчас напыщенно-торжественным тоном повторял фразу работника и сразу спрашивал: "Кто даст ниже?" После небольшой заминки - но чаще почти сразу же - слышался голос другого человека, снижающего время.
Торги за первый лот уже были в самом разгаре.
Я остановился позади остальных людей и некоторое время наблюдал за происходящим, пока не обратил внимание на стоящего рядом невысокого, белого паренька лет двадцати. Он был очень костляв, а скулы на лице так резко выделялись, что, казалось, едва не прорезают кожу. Паренек даже не заметил меня. Он внимательно следил за торгами, однако же участия в них не принимал. Решив, что сильно не отвлеку его, я подошел к пареньку и тронув за плечо, спросил:
- Что сейчас за лот?
Паренек поднял голову и, взглянув на меня, поморщился и скривил худое лицо.
- Грузчик, - парень даже презрительно сплюнул себе под ноги. - Требуется грузчик. Нужно перетащить несколько мешков с углем со склада в Шенти-таун.
- Понятно, благодарю.
Я отошел от паренька на несколько шагов. Но за спиной все еще раздавалось его недовольное бормотание.
- Эти мешки вдвое больше меня, - говорил он со злостью, - и в столько же раз тяжелее. А платят за них чертовыми талонами. Нет бы дать нормальную работу с нормальной платой серебряными орлами...
Я некоторое время наблюдал за торгами, пока мои мысли не вернулись к размышлениям, начатым еще дома.
Скоро у Лизы день рождения. Ей исполнится десять лет. До этого знаменательного события осталось ровно две недели. То есть всего четырнадцать дней для того, чтобы заработать еще сто десять серебряных орлов. Если я не добуду эту сумму, до того как Лизе исполнится десять, ее не возьмут в Высшую Школу имени Карпова. Но где мне взять столько денег? Проклятый Финк платит нам талонами и только в редких, исключительных случаях раскошеливается серебряными орлами.
Торги за первый лот подошли к концу. Высокий белый мужчина крепкого телосложения легко взбежал вверх по ступенькам и широким, размашистым шагом подошел к аукционеру. Тот выписал квитанцию, поставил печать и передал ее мужчине. Забрав документ, он сразу же направился к уже ожидавшему его лифту.
Аукционер повернулся к нам спиной и уставился на большое табло, на котором высвечивался список требуемых на данный момент работников. Толпа замерла в ожидании. Вокруг стало очень тихо и только откуда-то издалека доносился монотонный, звонкий звук ударов молотка об металл - кузнец вовсю был занят своим делом.
Наконец, аукционер обернулся.
-Требуется погрузить двадцать станков общим весом три тонны на грузовой дирижабль, - объявил он. - Начальная ставка сорок минут. Кто меньше?
Поднялось несколько рук, и люди, перекрикивая друг друга, стали назначать новую цену. Краем глаза я заметил, что худощавый паренек со злостью топнул ногой. Его глаза метали молнии, а губы непрестанно шевелились. Слов разобрать не получалось, они тонули в общем шуме, но сомнений не было - паренек ругался.
В этих торгах я решил тоже не участвовать. В прошлом месяце, выполняя похожий договор по переноске тяжеленных станков, я потянул спину. Боль была такой сильной, что несколько дней пришлось отлеживаться дома. Только спустя неделю или около того боль немного поутихла, и я снова смог вернуться к работе. Подобного больше допускать нельзя, сейчас у меня каждый день на счету.
Мысли сами по себе снова вернулись к моей дочери Лизе. Нужно обязательно вытащить ее из Финктона. Не позволю, чтобы она, как я, провела всю жизнь в нищете, работая на Финка и его прихлебателей, получая за это талоны или хваталась за любую тяжелую работу в надежде заработать жалкую горстку серебряных орлов. Моя жизнь прошла впустую. Каждую минуту я думал лишь обо одном - где бы достать две-три монеты, чтобы купить еды на обед. И если Лизу срочно не вытащить из Финктона, ее ждет та же нищенская и бесцельная жизнь, не приносящая никакой радости.
Поэтому мне нужна одна тысяча серебренных орлов. За несколько лет усердной работы мне удалось скопить восемьсот девяносто. И поскольку в Высшую Школу имени Карпова принимают детей лишь до десяти лет, то у меня есть всего около двух недель, чтобы собрать оставшуюся сумму. Не знаю, как за такой короткий срок наскрести столько монет, но я обязательно найду способ. Вывернусь наизнанку, но найду...
И после этого у Лизы все образуется. Тысячи серебряных орлов хватит, чтобы оплатить ее первый год обучения в Высшей Школе имени Карпова. И, что более важно, она выберется из Финктона, потому что все учащиеся этой школы по правилам должны жить в прилегающем к ней общежитие.
А пока Лиза будет проходить первый год обучения, мне придется за это время заработать еще одну тысячу серебряных орлов, чтобы оплатить следующий курс обучения. Что сделать в Финктоне маловозможно.
Как говорит небезызвестная Дейзи Фицрой, нас, жителей Финктона, ни во что не ставят. Когда Финк и его подручные смотрят на нас, они видят не таких же, как и они людей, а скот. Поэтому и обращаются с нами по-скотски. Так говорит Дейзи Фицрой, и она абсолютно права.
Нет, заработать в Финктоне за один год тысячу серебряных орлов просто невозможно. Поэтому вполне возможно, что мне придется... Переступить закон. Ради того, чтобы обеспечить Лизе достойную жизнь, я готов пойти даже на преступление.
Но возможен и более благоприятный исход. В Высшой Школе имени Карпова многих способных и подающих большие надежды учеников переводят на бесплатную форму обучения. И я очень надеюсь, что так же поступят и с Лизой. Ведь у нее явный талант к рисованию. Об этом как-то сказал один уличный художник. Как же он там выразился, когда увидел картинку, которую рисовала Лиза, сидя у крыльца нашего дома? "Какое у нее необычное и глубокое видение цвета... Она словно смотрит на мир под другим углом и видит то, чего не замечают простые люди..." Кажется, что-то вроде этого он тогда произнес. Я правда слабо понял, о чем толковал уличный художник, однако он несомненно хвалил Лизу - об этом явственно говорило восхищение в его голосе. Затем он заметил, что ей обязательно нужно поступить в Высшую Школу имени Карпова, и там, благодаря опытным преподавателям, талант Лизы раскроется в полной мере. Но эту фразу уличный художник произнес уже сочувственным тоном, подразумевая, что никто из жителей Финктона не сможет выбраться из этой зловонной ямы.
Уже начались торги за следующий лот, но я так глубоко погрузился в размышления, что едва обратил на это внимание.
Хоть тот уличный художник и уверовал в мысль, что жителей Финктона ничего хорошо не ждет, но я уже очень близок к тому, чтобы дать Лизе достойную жизнь. Скоро она выберется из этой грязи и нищеты и будет далеко-далеко отсюда...
С одной стороны это радовало, но в тоже время и немало беспокоило, ведь теперешнее состоянии Лизы вызывает лишь тревогу. Несколько лет назад, когда умерла ее мать, Лиза потеряла ко всему интерес, замкнулась и почти перестала со всеми разговаривать... В том числе и со мной. И в таком состоянии она пребывает до сих пор.
Когда я сказал ей, что она выберется отсюда и пойдет учиться в Высшую Школу имени Карпова в отделение художников, Лиза лишь пожала плечами. Она пожала плечами даже после того, как я сказал ей, что пойти с ней не смогу и что поэтому видеться мы будет крайне редко, не чаще, чем пару раз в месяц... Подобное безразличие дочери не может не беспокоить.