— На сеновал иди, я тебе сейчас рядно кину!
— Кто спросит — ушел в Россошанск к родичу!
— Я-то что? — сказала Серафима вслед Бумбарашу. — Лишь бы Иртышка не разболтал.
С этого вечера Бумбараш переселился на сеновал. Осторожно выглядывал на улицу, от нечего делать вырезал узоры на влажной свежесорванной кленовой ветке. А когда поднимал голову, то всякий раз видел в щель крыши над собой спелое-переспелое, налитое соком розовобокое яблоко, освещенное блеклым светом полной луны.
Яблоко влекло к себе, и время от времени Бумбараш высовывал из крышной прорехи руку. Но дотянуться не мог: то чьи-то голоса послышатся, то собаки спугнут лаем…
На следующее утро Бумбараша разбудил шум голосов. Стараясь не шелестеть сеном, он пробрался к щели в стене сеновала и выглянул на улицу.
На холм, что посреди села, бандиты согнали мужиков. Раздели их до пояса, оттеснили в сторону ревущих баб и детей. К мужикам по очереди подходил Гаврила с плеткой, ощупывал затылок, лоб под чубом…
Послышались поблизости опасные шорохи — Бумбараш нырнул в сено, зарылся, притаился.
— Это я, Иртыш, не бойся! — прошептал племянник. Обеими руками он натягивал на колени рубаху, был смущен, стеснялся.
— Ты чего? — спросил Бумбараш, пятерней вычесывая из волос сено.
— Да это так… Мать штаны реквизировала, — ответил Иртыш.
— А зачем?
— Да, говорит, буду бегать, скажу, где ты… — ответил Иртыш, устраиваясь рядышком.
Бумбараш кивнул в сторону холма.
— А чего там Гаврила делает?
— Да Гаврила согнал стариков, мужчин, и шишку какую-то или синяк ищет, — рассказывает Иртыш. — Говорит, найду — убью!..
— Ну и что? — Бумбараш почесал огромный синяк под глазом.
— Пока не нашел, — с улыбкой ответил Иртыш, рассматривая его синяк.
На четвереньках, по-собачьи, Бумбараш подобрался к щели и стал смотреть на улицу.
Гаврила махнул наганом — и бандиты отпустили мужиков. К ним кинулись бабы, обрадованно зашумели.
А бандиты стали заходить во дворы.
— По домам пошли, — прошептал Иртыш. Бумбараш глянул — он замолчал.
В щель видно, как Гаврила, держа наготове наган, подошел к Серафиме и стал ее о чем-то спрашивать. Она божилась, крестилась, звала в свидетели вселенную. Гаврила озадаченно огляделся по сторонам.
Задержал взгляд на сеновале. Потом кивком головы послал туда молодого бандита с обрезом.
Бандит попался не дурак. Своя шкура была ему дорога. С опаской заглянул он на сеновал, но ворошить сено то ли не захотел, то ли побоялся… Да еще голос Гаврилы торопил:
— Ну, что там?
— Нет никого! — пятясь к выходу, ответил бандит. — Что он — дурной, что ли?
— Ну, тогда валяй обратно! — позвал его Гаврила.
Молодой бандит еще не дошел до Гаврилы, а Бумбараш и Иртыш выбрались из сена и прилепились к щелям.
Через село проезжала другая — даже Гавриле незнакомая — банда. С полсотни конников, между ними — лакированное ландо с экстравагантной молодой женщиной. Бандит-денщик услужливо оберегал от загара бледный цвет ее лица, держа над головой своей атаманши зонт; рядом с ними виднелся граммофон с пестро раскрашенной трубой.
Гаврила загляделся на бандитку. Банда уже скрылась из виду, а он все еще стоял на пыльном шляху, с глупой восторженной улыбкой вслушиваясь в затихающий вдали стук копыт и колес.
Бумбараш закуривает. Иртыш дует на его спинку.
— Мамка передавала, что Варька Гаврилина застерегла…
— Чего-чего? — не понял Бумбараш.
— Чтоб не курил, а то дым видно, — сказал Иртыш.
— Э-э, не кури, не дыши, не живи! — пробормотал Бумбараш. — Уйду этой ночью.
— А меня возьмешь?
— Э-э, без штанов нельзя, — улыбнулся Бумбараш.
— Штаны будут, — твердо заявил Иртыш.
Бумбараш поглядел в щель, ничего интересного не увидел, спросил:
— А что это за дамочка была с граммофоном?
— Та она ж атаман банды! Говорят — внучка Степана Разина, не по-нашему говорит… Не то Сонька по имени, не то… забыл!..
— Ладно, — сказал Бумбараш, — попить чего-нибудь тащи.
Натягивая на колени рубашку, Иртыш уползает. А Бумбараш снова натыкается взглядом на то самое яблоко — над крышей сеновала.
— Э-эх! — шепчет он и тянется через щель к яблоку. Не дотянулся, свалился в сено… Усаживается, поглядывает на яблоко и вдруг начинает петь:
Опять перед глазами яблоко!
Чуть отодвинув занавеску, Варвара поглядывает на колодец. Ждет. С коромыслом выходит из своего двора Серафима…
Варвара кинулась в глубь хаты. На инкрустированном бюро стояли оцинкованные ведра. Варвара схватила их и выбежала на улицу.
Из своей щели Бумбараш увидел ее. Почему-то она потопталась у своей калитки с пустыми новыми ведрами, но к колодцу не пошла, вернулась домой.
Тогда Бумбараш посмотрел на свою хату. Серафима стояла с коромыслом у плетня. К ней подходил Яшка Курнаков. Серафима заприметила его издали и передумала идти к колодцу.
Не успел Яшка рта открыть, как она ответила сердито и громко — чтоб и соседи услышали:
— Нету нашего! В Россошанск ушел. У него там крестный на базаре жестянщиком!
Разговор долетал до сеновала, и Бумбарашу не понравился ее ответ. Кого-кого, а Яшку могла бы к нему пустить!
— Яшка-а-а! — позвал Бумбараш шепотом.
Яшка не услышал. Он говорил Серафиме громко и тоже сердито:
— Светлую жизнь собираемся строить! Сказочно прекрасную! С дворцами на одну семью! С прудами! С чистой водой!.. А ты, Серафима, отсталый элемент! Грубая! Да ты такая, что в этих сказочных прудах белье станешь полоскать!
— А что? И буду! Иль прикажешь — в нестираном ходить?! — отвечала она подбоченясь.
— Чистое все будет! Одежда из бархата! Из парчи!
— В парче попы ходют, — огрызалась Серафима,
— Попов в светлом будущем не будет — агитировал Яшка.
— А как же служба? Без попа в церкви невозможно!
— И церквей в светлом будущем не будет! Театры вместо них пооткрываем! И будней не будет — сплошные праздники! Всех людей мобилизуем на обучение танцам и пениям. В обязательно-революционном порядке! Не жизня будет, а опера, а также оперетка! — пообещал Яшка.
— А ты, Яшка, с глузду не съехал? — повертела Серафима пальцем у лба.
И ушла от плетня в хату.
Яшка рассердился, плюнул.
— Яшка-а-а, — шепотом звал Бумбараш.
Тот не слышал. Уходил — важный, озабоченный; руки глубоко засунуты в карманы.
После полуночи Бумбараш проснулся. В прорехах крыши синело ночное небо. Бумбараш подтянулся — и вот уже его рука, взмахнув над крышей, сорвала яблоко…
Бумбараш куснул его с долгожданной жадностью — кислятина скривила лицо, Поглядел на яблоко — разочарование в глазах.
Рассердился, отшвырнул надкушенное яблоко.
Оно упало в сено и тут же — взрыв.
Взрыв близкий. Взрыв громкий — на все село.
Бумбараш вскакивает. Прислушивается.
То приближаясь, то удаляясь, защелкали редкие выстрелы.
Он улегся на сено и накрылся драным тряпьем. Пусть стреляют, его это не касается. Он будет спать.
Быстрые шаги. Кто-то вбежал во двор. Бумбараш встревожился.
Шаги приближаются. Кто-то быстро поднимается по лесенке.
К нему!
Он притаился в углу, взял наперевес вилы.
Испуганный негромкий голос:
— Бумбарашка! Бумбарашка! Это — я!
— Варюха!
Бумбараш отшвырнул вилы.