Дмитрий с Богдановым о чем-то спорили. Богданов — это чувствовалось по его лицу — на чем-то настаивал, Дмитрий не соглашался.
Богданов поздоровался с Ольгой еле заметным кивком. Так в притихший зал время от времени бросает свой привычный кивок судья, равнодушный к человеческим страстям и уставший от многолетнего нелегкого труда.
Ольга хотела сделать вид, что не замечает их. Но было поздно. Взгляд Ольги встретился с цепким взглядом Богданова. Он узнал ее. Она это поняла по его еле заметной улыбке.
— Советую завтра, прямо с утра, еще раз и хорошенько проработать эту версию. На одной интуиции тут далеко не уедешь, — раздраженно сказал Богданов Дмитрию, глядя себе под ноги. И не дожидаясь, пока тот ему ответит, прошел к машине.
— Боюсь я этого человека, — еле слышно проговорила Ольга. — Если б знала, что встречусь с ним, ни за что бы не пришла.
— Не бойся, он не так страшен, каким тебе кажется, — ответил Шадрин.
— Ты заметил, как он посмотрел на меня? Как кипятком ошпарил.
Они свернули в сторону парка «Сокольники». Слева, врезаясь огненными ножами фар в тихую и темную ночь, проносились машины. Справа, в звездной полудреме, смутно вырисовывались силуэты ветхих деревянных домиков, вокруг которых, словно цепочка усталых солдат, застыли тополя. А еще дальше холодным черным зеркалом, по краям которого кто-то словно специально набросал горячих углей — то отражались неяркие огни прибрежных фонарей, — печально поблескивал пруд.
Дмитрий несколько раз пытался что-то сказать, но тут же, болезненно хмурясь, обрывал себя.
— Ты сегодня какой-то… Все оглядываешься, что-нибудь случилось?
— Странное ощущение… Мне кажется, будто кто-то идет за нами и подслушивает. Хорошо, что ты пришла, и хорошо, что встретилась с моим шефом.
— Когда я его увидела, то на какое-то мгновение почувствовала, что снова нахожусь в Таганке.
— Нервы, малыш. А что вы встретились — это даже здорово!
— Что же здесь хорошего?
Шадрин не ответил. Он только сильнее сжал руку Ольги.
Они подошли к лавочке. Дмитрий ее запомнил. На ней они в последний раз сидели осенью. Дмитрий тронул Ольгу за плечо:
— Садись. Слушай меня.
— Митя, когда все это кончится? С тех пор как мы с тобой знаем друг друга — ни одного спокойного дня, ни одной радости без тревоги… И зачем ты пошел в прокуратуру? Столько мест хороших предлагали при распределении.
— Что значит хороших?
— Спокойных. Ведь звал же профессор Боярский к себе в аспирантуру. Не пошел. А теперь, наверное, сам жалеешь.
Дмитрий сдержанно улыбнулся и притянул к себе Ольгу:
— «Не жалею, не зову, не плачу, все пройдет, как с белых яблонь дым».
— Все это — литература. Я хотела с тобой серьезно поговорить, а ты…
Дмитрий оборвал Ольгу. Лицо его сразу же стало строгим, даже отчужденным.
— Нет, малыш, это не литература! Это — Есенин!.. Это — сама Россия!.. — Дмитрий поднял голову. — Давай лучше поговорим о звездах. Ты только посмотри, какие они крупные. Я в детстве любовался ими часами, когда бывал в ночном.
Дмитрий умолк, словно к чему-то прислушиваясь. Заложив руки за голову, он привалился к спинке скамейки:
— Странная вещь — большой город. Я уже семь лет в Москве, а мне и сейчас кажется, что первый раз увидел звезды и небо…
Потянувшись, Дмитрий широко разбросал руки, положил их на спинку лавочки:
— А знаешь, почему? Да потому, что в унылой ночной степи, где, кроме ветра и непроглядной дали, ничего нет, каждая звездочка кажется живой. Иногда лежишь на спине и смотришь в небо. И так им залюбуешься!.. Даже забудешь, что ты человек, что, кроме неба, есть земля, на которой люди плачут и смеются, творят друг другу добро и зло. Ты только погляди, как красиво! Вон, видишь, Большая Медведица. Самое популярное и известное созвездие. Его знают даже мальчишки. А вот, наверное, никто не знает, почему ее назвали «медведицей», да еще и большой? С вечера, летом, она ковшом висит над нашим огородом, а перед рассветом уходит за ветлы, к озеру… — Дмитрий закрыл ладонями глаза.