Опубликовано в журнале:
«Новый Мир» 1996, № 11
Виталий Шенталинский
Донос на Сократа
Они сели в пролетку и покатили по полям, в августовском полдне, продолжая о чем–то беседовать, — два старика с пышными седыми бородами — Толстой и Короленко, два классика русской литературы.
В эту их встречу в Ясной Поляне о чем они только не говорили! Конечно же, о наделавшей столько шуму статье Короленко против смертной казни — «Бытовое явление», — которую открыто и горячо поддержал Толстой, конечно, о литературе, говорили о живописи и музыке. О загадочной и противоречивой русской душе, соединившей тьму невежества с духовным светом. Короленко рассказывал о своем хождении по Руси — на открытие мощей святого Серафима Саровского и к берегам озера Светлояр, укрывшего в своих водах легендарный Град Китеж, где был свидетелем массовых молений. Толстого увлекла мысль, что собравшиеся в лесу богомольцы за видимым, материальным прозревают невидимое, духовное…Теперь хозяин провожал гостя: бег коня, топот копыт, два седобородых старика в пролетке — трудно было даже разобрать издалека, где Толстой, где Короленко.
Это было за три месяца до смерти Толстого. 1910 год. Революция уже захлестывала Россию. До Красного Октября оставалось семь лет — срок исторически крошечный. Но Толстого и Советскую Россию разделили не годы — эпоха.
Короленко пережил кровавую страду революции и Гражданской войны. «Берегитесь же! — бросил он в лицо большевистским вождям. — Ваша победа — не победа. Русская литература… — не с вами, а против вас».
Парадокс нашей истории — классики встречаются… на Лубянке! Их имена оказались рядом и в секретных архивах советских карательных органов: в одних и тех же следственных делах отпечатались крамольные мысли Короленко и учение Толстого, соседствуют судьбы их друзей и учеников; их родные объявляются преступниками.
Комиссар Ясной Поляны
«После Великой Октябрьской социалистической революции Музей–усадьба Ясная Поляна был окружен исключительным вниманием и заботой Советского правительства…»
«На нашу семью из четырнадцати человек мы берем четверть фунта масла в день, — редко полфунта. Молока никто не пьет вдоволь, — часто за чаем переливаем из одной чашки в другую друг другу, чтобы всем хватило… Конечно, мы не голодаем, но я часто чувствую, что недоела…»
Две цитаты. Первая — из советского путеводителя по Музею «Ясная Поляна» — тиражировалась бесчисленное количество раз. Вторая — из письма дочери Толстого Татьяны Львовны (1919 год), глубоко упрятанного в хранилищах КГБ.
Так чем же все–таки стала для Ясной Поляны советская власть — заботливой матерью или злой мачехой? И какой увидели революцию обитатели усадьбы Толстого?
В это время там жила его вдова Софья Андреевна, дочь Татьяна, многочисленная родня, от глубоких стариков до малых детей. Это был единственный в своем роде заповедник культуры дореволюционной России, со своими традициями, бытом и еще живой памятью о великом писателе.
В 1918 году Совнарком передал усадьбу в пожизненное пользование вдове Толстого, установил ей пенсию. Музея здесь пока не существовало, хотя поток посетителей, жаждущих увидеть место, где жил и творил гений, то редея, то увеличиваясь, никогда не прерывался, — роль гидов исполняли родные писателя. Делами усадьбы заведовало Тульское просветительное общество «Ясная Поляна» — пусть не очень надежная, но все же какая–то общественная опора, необходимая, когда кругом грабили, громили, захватывали и жгли помещичьи владенья.
Тем не менее усадьба постепенно приходила в упадок: зарастал парк, гибли деревья в саду, разрушались постройки. Ветшала в доме мебель, исчезали книги из библиотеки. Обитатели Ясной еле сводили концы с концами. Спасались огородами — даже цветочные клумбы засадили овощами. Влезали в долги. Продали корову и кое–что из одежды. Татьяна Львовна, которая вела все хозяйство, вязала пуховые платки и шарфы и возила в Тулу — дочка Толстого стояла на рынке, предлагая свою продукцию, и удивлялась, что все обращаются к ней на «ты», впрочем вполне добродушно.
«Устали все, — записывала в дневнике Татьяна Львовна. — Продать ничего нельзя, купить нельзя, иметь у себя нельзя. И что самое несносное, это то, что никто не знает своих прав…» Первоначальное отношение к большевикам — возмущение и отвращение — сменилось жестами примирения, неизбежными — чтобы выжить. Тем более, что и сами большевики относились к Ясной неоднозначно: с одной стороны, недобитые графья, классовые враги, а с другой — дом Льва Толстого, которого признает сам Ленин. Ладить то удавалось, то нет. Чтобы продержаться, приходилось идти на компромиссы с новой властью — но так, чтобы не потерять своего достоинства и независимости.