Выбрать главу

Однако женщина, которая вошла, заставила его отвлечься от «Веселого поезда».

Она была высокая, худощавая, в черном костюме — юбке и жакете — и такого же цвета шляпке с пером.

— Здравствуй, — сказала гостья, стягивая тонкие кружевные перчатки.

— Здравствуйте, — пролепетал он.

И чулки на ней были черные. И туфли. А глаза — голубые. Но не бледные, как у бабы Лены и Любочки, а яркие и ясные.

С ее появлением по комнате разлился нежный аромат.

Гостья с мамой сразу занялись делом. Антон наблюдал за ними исподтишка. Мама чертила на бумаге.

— Вот такой будет рукав… Вот. Со складочкой.

— Прекрасно. А воротник вот такой, — подхватывала гостья.

Интересно было, что за перо у нее в шляпе, но Антон стеснялся спросить. Ему казалось, если он повернется или встанет, то сделает это очень неловко, неуклюже. А ему хотелось понравиться гостье, хотелось, чтобы она поинтересовалась, чем он занят. И он с особым усердием вновь занялся раскрашиванием.

— То, что вы говорите, мне как раз и нужно, — признавалась женщина. — Я кому ни скажу, никто не понимает. Хорошо, что нашла вас.

— Я долгое время работала в театре, — тоже радуясь, но как-то несмело, смущенно рассказывала мама. — Там и научилась. Там, — она кивнула на Антона, — познакомилась с его отцом, он мне объяснил эти премудрости.

— Актер?

— Нет, художник.

— Ах, — улыбнулась женщина. — Вот ты в кого. А я смотрю рисуешь, рисуешь.

— Я не рисую, я раскрашиваю, — сказал Антон, хотя и понимал, что уточнение не в его пользу.

Она подошла.

— Разреши посмотреть?

Начала с первой страницы, долго задержалась на второй и третьей, что показывало действительный ее интерес.

— Очень хорошо. И аккуратно. — Он взглянул в ее бледное, слегка вытянутое лицо. — Скажи, ты что же, всегда раскрашиваешь картинки но порядку, с начала до конца?

— Да, — ответил Антон.

— И тебе не хочется какую-нибудь пропустить, перескочить дальше?

— Хочется, — признался он. — Но другие тогда что же, останутся нераскрашенными?

Ему действительно жаль делалось картинок, обойденных вниманием. Это было несправедливо, обидно для них.

— Конечно, есть картинки, которые мне больше нравятся, — заговорил он. — Но то, что они ждут меня впереди, помогает раскрашивать те, которые нравятся меньше.

— Поразительно, — обратилась женщина к маме. — Откуда такие терпение и усидчивость? Моя дочь раскрасит три картинки и альбом бросает. Требует новый. Нужно вас познакомить, чтобы ты ее перевоспитал.

Он не думал, что у нее дочь. И огорчился. Выходит, он не сам но себе ей интересен, а в связи с дочерью, которая тоже увлекается раскрашиванием.

— А машины ты любишь? — спросила гостья.

— Машины? Я? — Он вспомнил желтый оппель-капитан у ворот Германа и встрепенулся. — Да, конечно.

— Хочешь прокатиться?

Она говорила об этом совершенно спокойно, как о чем-то обычном, будничном. Может быть, хотела подстроить розыгрыш, подшутить над ним? Он, как дурачок, обрадуется, закивает, а она только посмеется.

Одна мамина заказчица обещала провести Антона в цирк. Он дождаться не мог: «Скоро? Скоро?» Мама ей позвонила, и та сказала, что обстоятельства изменились и пока у нее нет такой возможности.

— Ну, хочешь? — настаивала незнакомка.

— А когда? — состорожничал он.

— Да прямо сейчас.

Он посмотрел на маму. Слишком это было неправдоподобно. Мама ободряюще кивнула.

— Я на машине приехала, — объяснила женщина. — Пока я здесь, шофер тебя покатает. Ну, идет?

Еще бы он отказался! Он ведь ни разу не ездил на машине. И никто во дворе не мог этим похвастаться. А он теперь сможет!

— Выйди в переулок, скажи, чтоб шофер спустился сюда.

Жаль, не во двор. Рассказу могут и не поверить, а вот если бы они увидели его в кабине… Или еще лучше — если бы они все (без Сашки, конечно) прокатились с ним вместе…

— Ты что? — спросила мама. — Боишься?

Ну можно ли вообразить что-либо неуместнее? Ставить его в такое нелепое и даже стыдное положение… Чего ему бояться?

Нужно было что-то ответить, иначе и гостья могла заподозрить его в трусости.

— Я хотел спросить… Нельзя пригласить еще кого-нибудь? Юлю или Любочку, а? — Он посмотрел на маму, избегая встречаться взглядом с незнакомкой, хотя вопрос был обращен к ней.

— Конечно, бери, — разрешила женщина. — Только не больше четырех человек. Иначе не поместитесь.

Прямо против подъезда стояла цвета шоколадного мороженого «Победа». Это папа научил его различать марки машин. Шофер в коричневой кожаной куртке, большой серой кепке сидел за рулем, выставив локоть в окошечко. Загорелое, широкое лицо его лоснилось.

Чуть-чуть покашляв, что как бы заменило обращение, Антон сказал:

— Вас просили спуститься… в квартиру…

Шофер кивнул, вылез из кабины. Заскрипели его начищенные до блеска сапоги.

— А можно к окну подойти, — семенил перед ним Антон.

Шофер снова с достоинством кивнул и неторопливо направился к их окошку. Присел на корточки возле открытой фортки.

— Коля, — сказала ему женщина. — Я, наверно, на полчасика, на часок задержусь. Покатай пока ребят.

— Хорошо, Елена Петровна, — хрипло согласился шофер.

— Я сейчас, — предупредил его Антон и помчался через парадный и кухню — к черному ходу, во двор.

Ситуация во дворе была как нельзя более благоприятной: гуляли всего трое — Юля, Любочка и Борька. Антон подбежал к ним с трудом сдерживая нетерпение.

— Вы чего делаете?

— Не водись с ними, — остановил его Борька, — У них чертов палец, а они посмотреть не дают.

— Ну вот что, — оборвал его Антон. — Меня на машине позвали кататься. Я вас приглашаю.

Борька застыл с открытым ртом. И, конечно, сказал, что едет. Юлька и Любочка побежали просить разрешения у родителей.

— Поехали без них, — стал уговаривать его Борис — Давай я Миньку позову.

— Да ну… — мялся Антон. И с облегчением вспомнил. — Места не хватит. Только вчетвером можно.

Любочку не отпустили. Она вышла зареванная, всхлипывала.

— Мы ненадолго, — успокоил Любочку Антон.

Он еще забежал домой попрощаться с мамой и спросить у женщины, как зовут шофера.

Сам устроился на переднем сиденье, Юлю и Борьку посадил сзади. В машине тухловато пахло бензином. С этим запахом странно и обособленно уживался аромат, который принесла в комнату женщина.

— Ну что, готовы? Поехали? — спросил шофер.

— Да, Николай Федорович, — отозвался Антон.

Шофер поправил кепку и повернул какой-то ключ — наверно, включил мотор. Дождался, пока рокот его усилился, и положил руки на руль цвета слоновой кости.

Мимо дома Германа, потом направо, как идти к школе, — выехали на оживленную магистраль.

— А отвезите нас к новому стадиону, — вдруг попросил Борька. Антон состроил ему страшные глаза, и Борис умолк:

— Куда хотите, — весело откликнулся шофер. Надавил кнопочку на панели под ветровым стеклом, и в машине заиграла музыка.

Мелькали дома, деревья, светофоры. Люди торопились перебежать дорогу перед самым их носом.

— Во-во! Я здесь был с папой, — тыкал пальцем в окно Борька, и Антона его неумение себя вести все больше и больше коробило. То ли дело Юля — сидит тихо, скромно. Благодарна за поездку.

Выходить у стадиона не стали, полюбовались издали и поехали вдоль реки.

— А быстрей можете? — опять влез Борька.

— Могу и быстрей.

Дух захватило, так помчались. Ничего не видно вокруг. Сплошная пестрота.

На какой-то площади на стене высокого дома — огромный плакат. На нем мощный кулак, разорванная цепь. Надпись Антон прочитать не успел. На фоне сиреневого предгрозового неба плакат смотрелся строго и внушительно.

На следующей площади — такого же размера цветная реклама нового фильма…

С заднего сиденья послышались невнятный Юлькин шепот и приглушенный голос Бориса. Антон насторожился, напряг слух. Вроде захихикали. Чего он не переносил, так это шушуканья. Не хотели ехать — оставались бы. А если они собрались что-то обсудить, то сделать это надо потом, по возвращении.