Мы вместе встретили Новый год в компании его друзей в загородном доме, и ходили там по лесу на лыжах, и катались в санках с горки, и играли в снежки, и всей компанией лепили снежную бабу. А возвращаясь в дом, грелись у большой печки и тихими голосами пели под гитару и играли в «монополию», в которую господин Берестов выигрывал всегда, вызывая неизменное разочарование остальных и азартное желание отыграться.
И это было такое непередаваемое счастье!
Я летала! Обнаружилось, что у меня есть невидимые крылья! Я жила в раю, я дышала волшебным, пьянящим воздухом этого рая, и мне казалось, что так будет всю оставшуюся жизнь, потому что скорее все моря и океаны выйдут из берегов, чем сможет остыть моя любовь к нему, стать спокойнее, привычнее — стать иной! Всем накалом своей души, каждой клеткой я буду так же сильно любить его всю жизнь. А он меня!
В конце января Сергей заехал за мной в общежитие совсем поздно, часов в одиннадцать вечера. Я, счастливая, улыбающаяся, раскрасневшаяся от морозца и чувств, впорхнула в машину, поцеловала его в щеку и тут же перестала улыбаться, увидев, как он выглядит. От усталости и каких-то переживаний Сергей не просто осунулся, он почернел лицом, под глазами залегли темные круги, заострились скулы, впали небритые щеки, покрытые многодневной щетиной.
— Сережа, что-то случилось? — перепугалась я.
— Ничего, Славка, — хриплым, замученным голосом сказал он. — Просто устал, как собака, вымотался — проблемы рабочие навалились одна за другой. И есть хочу, — попытался улыбнуться он.
Это мимическое действие давалось ему с трудом, совсем не давалось, можно сказать, лишь обозначило морщины, которых у него до сих пор не наблюдалось, он словно постарел на несколько лет.
— Тогда поехали скорей домой! — поторопила я, прижавшись к его плечу. — Буду тебя кормить, жалеть и баловать, и ванну тебя расслабляющую сделаю!
— И песенку спою, — добавил он, поцеловав меня в лоб. — Поехали, мне такая программа нравится.
Целые сутки Сергей просто отлеживался. Выключив все телефоны, смотрел рассеянно телик, о чем-то думал все время, и тяжелая складка то и дело появлялась между его бровей. Что не мешало ему с удовольствием и с аппетитом съедать все, что я старалась приготовить. Обычно, когда я кулинарила, он находился со мной в кухне и помогал, выполняя работу «помощника шеф-повара», как он шутливо это называл, и мы болтали, смеялись, пока готовили, а потом вместе мыли посуду.
В те сутки у него на это не было ни сил, ни желания, и я его жалела страшно и все старалась как-то побаловать, даже шампанское, позабытое в холодильнике после январских праздников, открыла, что он поддержал с энтузиазмом.
Всю ночь мы занимались такой потрясающей любовью, что мне казалось, у меня сердце разорвется, и он совсем не давал мне спать, начиная целовать, если я задремывала, и все шептал горячими губами:
— Не спи, Славочка, хочу, чтобы ты была со мной, потом поспим…
И я откликалась на этот зов, и отвечала на его ласки, и с ума сходила от его нежности, от его страстного напора, а он шептал мне какие-то слова о том, какая я необыкновенная, прекрасная и что-то еще, еще…
Я почти не слышала, что он говорил, все мое тело звенело каждой клеткой, в голове, оглушая, стучала набатом кровь, и я шептала что-то в ответ, и принимала, принимала эту его горячую неистовость…
А утром наступила моя смерть, и я умерла — меня не стало.
Когда я проснулась, он, полностью одетый и выбритый, сидел на краю кровати и смотрел на меня, наклонился, поцеловал коротко в губы, снова сел прямо и сказал:
— Славочка, сегодня я улетаю в Америку. Надолго. Навсегда. Жить.
— Как это?.. — совершенно и абсолютно не поняла я.
— На самолете, — даже без слабого намека на шутку ответил он.
— Но почему?! — тупила девочка Слава.
— Я это давно планировал, — начал объяснять он, отвернувшись от меня и глядя куда-то на старый хозяйский сервант. — Еще до встречи с тобой, и документы давно подал на выезд. У меня билет уже несколько месяцев как на руках, но до последнего момента, до позавчерашнего дня, было неизвестно, выпустят меня или нет.
— А позавчера стало известно? — прохрипела я вмиг осипшим голосом.
— Да, — кивнул он, — вещи свои я уже собрал и вывез отсюда, остались только мелочи, с техникой, квартирой и хозяином мужики разберутся. А сейчас нам надо собрать твои вещи и уезжать. Мне в аэропорт пора ехать, а для тебя я вызову такси. Вставай, Славочка, времени в обрез.
Он поднялся с кровати, постоял немного, посмотрел на меня непонятным, странным, пугающим взглядом и вышел из комнаты.
Нет, решила я, это какая-то шутка!
И пулей выскочила из постели. И, путаясь в рукавах, штанинах, дрожащими руками принялась торопливо одеваться и понеслась следом за ним. Сергея я нашла в ванной, он складывал в пакет мои вещи: шампунь, кремы, зубную щетку и пасту, парфюм, фен, подаренный им, что-то еще и, не поворачиваясь, увидев мое отражение в зеркале, ровным голосом сообщил:
— Я купил тебе небольшую дорожную сумку, у тебя немного здесь вещей, вполне хватит.
— Это шутка такая, розыгрыш? — засмеялась я, не чувствуя и не замечая, как из моих глаз потоками катятся слезы, делая мокрыми щеки и горькими губы. — Ты меня проверяешь, что ли? Ну скажи, что ты пошутил! — взмолилась я.
— К сожалению, нет, — повернулся он ко мне лицом.
— Я не верю, — отрицательно затрясла я головой, отказываясь понимать, что происходит, и засмеялась снова: — Не может же так быть?! А я, как же я?!
— Славочка, — обнял он меня и прижал к себе, — так получилось, понимаешь. Я должен улететь, и с этим ничего нельзя поделать.
— Но я же люблю тебя! — отстранилась я от Сергея, заглянув ему в глаза, и весело улыбнулась, так и не чувствуя своих бесконечно текущих и текущих слез. — Я же без тебя не смогу! Я умру просто!
— Славка! — простонал он, снова прижал меня к своей груди и принялся тихонько покачивать. — Ты не умрешь, даже думать так не смей! Ты замечательная девочка, прекрасная, ты сильная и умная, ты справишься. Можешь обругать меня последними словами, можешь возненавидеть, но это пройдет. И любовь твоя пройдет. И ты встретишь другого парня, гораздо более достойного тебя, чем я. Не плачь, Славка, все пройдет.
— Не пройдет, это не может пройти! — прокричала я, вырываясь из его рук. — Это же не корь какая-то! Я люблю тебя и только тебя, мне никто, кроме тебя, не нужен! Мне вообще ничего без тебя не нужно!
И я выскочила из ванной, рванула в комнату и, схватив с кровати подушку, рухнула в кресло, уткнувшись в нее лицом и разрыдавшись. Он не пошел за мной, и у меня зародилась слабая надежда, что я еще могу уговорить его не уезжать, забыть про эту треклятую Америку и остаться со мной! И, отшвырнув подушку, я помчалась уговаривать!
Сергей был в кухне, сидел за столом и курил, поставив перед собой пепельницу на пустой стол, с которого успел все убрать, пока я спала. Он никогда не курил. Вообще никогда, я это точно знала — он мне сам не раз говорил.
— Не уезжай, — жалобно-умоляюще попросила я, стоя в дверном проеме.
— Я не могу остаться, — посмотрел он на меня, с силой вдавил сигарету в пепельницу, затушив ее, встал и, сдвинув меня с дороги, вышел.
А я застыла, как изваяние, и страшная, беспощадная действительность стала реальностью, парализовав мою волю, отключив сознание, замораживая арктическим холодом все тело: — ОН УЕЗЖАЕТ!!! Все! Больше ничего не будет!!! Вообще ничего!!!
Сколько я так простояла, не знаю, но очнулась, когда Сергей окликнул меня из прихожей:
— Слава, иди сюда!
Как под гипнозом я развернулась и пошла к нему. Он ждал меня у дверей, уже надев куртку и ботинки, и возле его ног на полу стояли две небольшие дорожные сумки.
— Садись, — приказал он и, взяв меня за руку и усадив на пуфик, принялся надевать мне на ноги сапоги.
Затем поднял меня, снял с вешалки мой пуховик, надев и его на меня, застегнул, натянул мне на голову шапку, повязал шарф на шею.
— Нам пора, твое такси сейчас подъедет.