ХОЗЯЙКА. Да?
Он пытается приняться вновь за осмотр магазина, но ничего не выходит.
Когда вы сегодня проходили здесь раньше…
МУЖЧИНА (с огромным облегчением). Да, верно; припоминаю! Вы тогда меня увидели…
ХОЗЯЙКА. Вы очень долго разглядывали витрину.
МУЖЧИНА. Пытался что-нибудь для нее придумать.
ХОЗЯЙКА. Да, я видела, как вы все это себе представляете. Меня это глубоко тронуло — за нее.
МУЖЧИНА. Поразительно, но абсолютно ничего не подходит. Я обошел весь этот район. В каждой вещи, какую ни возьми, заключен какой-то смысл, который попросту… не уместен.
ХОЗЯЙКА. Уверена, вы что-нибудь придумаете.
МУЖЧИНА. Надеюсь!
ХОЗЯЙКА. О, я уверена!
МУЖЧИНА. Дело, отчасти, по-моему, в том, что я не знаю, что я хочу сказать, так как не представляю, что я имею право сказать; то есть, человек в моем возрасте должен позабыть о таких чувствах. (С внезапным отвращением). Распинаюсь тут, словно у меня времени — непочатый край! (Оживившись, он встает, вновь рассматривает товары). Красивый платок.
ХОЗЯЙКА. Шелковый. Париж. (Развертывает для него платок).
МУЖЧИНА. Прелесть. А как его носят?
ХОЗЯЙКА. Как угодно. Так… (Набрасывает платок на плечи).
МУЖЧИНА. Гм.
ХОЗЯЙКА. Или даже на голове. (Повязывает платком голову).
МУЖЧИНА. Но в доме она не будет так ходить.
ХОЗЯЙКА. Отчего же… вполне могла бы.
МУЖЧИНА. Нет. Боюсь, это может ее задеть.
ХОЗЯЙКА (вновь набрасывая платок на плечи). Ну, тогда — так, в постели.
МУЖЧИНА (поддаваясь соблазну). Как раз тот оттенок, какой нужно. Знаете, у вас с ней одинаковые тона… Никак не могу прийдти в себя — ввалиться так вот с улицы и пуститься в откровения.
ХОЗЯЙКА. Это накапливается; никогда не знаешь, кому возьмешь, да все вдруг и выложишь.
МУЖЧИНА. За исключением того лишь, что у вас взгляд особенный.
ХОЗЯЙКА (улыбаясь). Чем уж он особенный?
МУЖЧИНА (отвечая ей улыбкой). Вы меня видите. (Теперь явно отвергая платок). Нет, не годится.
Она снимает платок; он ходит, глядя по сторонам.
А еще, думаю, потому, что вы примерно одного возраста.
ХОЗЯЙКА. Какое это может иметь значение?
МУЖЧИНА. Люди старшего возраста обычно забывает, что такое тридцать лет.
ХОЗЯЙКА. Но вы помните?
МУЖЧИНА. Я не помнил — тридцать лет остались далеко позади, — но когда я с ней, они возвращаются от прикосновения к ее коже. Я чувствую себя, словно индус, вспоминающий свою прошлую жизнь.
ХОЗЯЙКА. И что же такое тридцать лет?
МУЖЧИНА. Тридцать лет — это критический момент. Это вершина хребта, с которой видны обе его стороны: и солнце, и тень, твоя юность и твоя смерть — охватываешь сразу, одним взглядом. Последний год, когда можно поверить, что твоя жизнь еще может измениться. И сейчас она застряла там, на этом хребте, не в силах сдвинуться с места. Боже… (Приступ боли). Как она была довольна собой в последнее время! Ее заветные желания, планы — и все действительно сбывалось… (С наполовину исполненной гордости, наполовину недоуменной улыбкой). Хотя и твердая тоже — иногда так может отбрить, такую врежет правду. Но я ничего не имею против — это всего лишь откровенное желание жить и выходить победительницей. (Обводит взглядом предметы). Потому и трудно что-то придумать, что не напоминало бы о конце… о том, что эти глаза скоро закроются.
ХОЗЯЙКА. У меня есть теплый пеньюар. Вон там вверху.
МУЖЧИНА (смотрит вверх, с минуту разглядывает). Но она может подумать, что это похоже на после родов.
ХОЗЯЙКА. Не обязательно.
МУЖЧИНА. Да. В каких разгуливают по больничным коридорам… Если состояние будет очень тяжелое, ей придется надеть больничный халат, не так ли?
ХОЗЯЙКА (резко, словно выражая свой личный протест). Но не все же от этого умирают! Не каждый же человек!
МУЖЧИНА (взрываясь). Но она плачет по телефону! Я слышал.
ХОЗЯЙКА (крик души). Так разве мысль о том, что тебя изуродуют, не ужасна? (Отворачивается, прижимает руки к животу. Пауза). Вам следовало бы написать ей и просто поблагодарить.