– А пиджак ты не собираешься снимать? – спросила его мать, когда он направился по лестнице в спальню.
– Я отдам его в чистку, – пробормотал он, и пошел дальше. В спальне он вынул письменный прибор и засунул вглубь выдвижного ящика комода, где лежали чистые простыни. В душе он поднял голову и подставил лицо так, чтобы струи воды били ему в глаза.
Одевшись, он остановился в дверях спальни, вернулся, вытащил письменный прибор из комода и остановился, оглядывая комнату. Затем, вспоминая, он поставил стул в чулан, забрался на него и засунул прибор далеко на верхнюю полку, туда, где прислуга никогда не убирала. Его звала мать. Он пошел вниз, надевая очки, и почувствовал запах поджаривающихся тефтелей. Он налил в кастрюлю воды и сел за стол, в то время как мать сидела возле плиты готовая бросить в кастрюлю два пучка спагетти.
Она спросила: – Жарко было сегодня в городе?
– Конечно, жарко, – сказал он, вытирая рукой разгоряченное лицо. Он снял очки и протер стекла салфеткой.
– Говорят, на улицах люди падают замертво.
– Я бы этому не удивился, – сказал он.
Она подождала, пока он не поставил еду перед собой, и не начал ужинать, потом подъехала к нему сзади на кресле-каталке; она сидела там и смотрела через дверь с сеткой для защиты от насекомых на небольшой задний дворик.
– На даче у мистера Гаргана сейчас наверно просто замечательно, – сказала она.
Он пробормотал что-то с полным ртом.
– Как ты думаешь, он когда-нибудь пригласит тебя туда.
Он пожал плечами и попытался вспомнить, нет ли чего-нибудь на верхней полке чулана такого, за чем туда могла бы забраться прислуга.
После ужина он вышел на веранду и устроился в одном из двух стоящих там шезлонгов. На верандах домов на противоположной стороне улицы начали появляться люди. Из пятого от него дома его окликнул Блай. Он улыбнулся ему в ответ и помахал рукой.
– Не замерз сегодня? – засмеялся Блай.
Ньюмен засмеялся и помахал головой. Потом, повернувшись в другую сторону, он быстро снял очки и подержал их в руках. То там, то тут вдоль улицы из шлангов забила вода, а люди на верандах сонно смотрели на прохладные струи. Откуда-то донесся отголосок женского смеха, и снова стало тихо. Все окна были открыты. На улице раздался звон упавшей где-то на кухне кастрюли. Мистер Ньюмен услышал сзади в гостиной движение матери. Она включила радио, и кто-то запел сопрано.
– Ты бы полил траву, – сообщила она через окно. – Иначе она сгорит.
Он кивнул, но продолжал сидеть. Было бы нехорошо спускаться с веранды сейчас – все соседи вышли на улицу и если кто-нибудь остановится и заговорит с ним, он может разнервничаться. До сих пор он носил очки на улице без проблем – еще вчера или позавчера он и не обратил бы внимание на их любопытные взгляды. Вчера он был человеком, который работал в Корпорации. Обсуждая новости с Карлсоном или Блаем, или соседом Фредом он всегда оставался человеком, который работает в Корпорации. Этим все было сказано. Что бы им ни показалось в его очках, исчезало уже от самого факта того, где он работает. Но теперь этой поддержки не стало, и он знал, что будет с ними совсем один, и если они заметят, покраснеет и как чужой будет неловко переступать перед ними с ноги на ногу, как будто стесняясь своей внешности.
На другой стороне улицы появился Карлсон, который тащил шланг. Мистер Ньюмен отвернулся. Тот весело крикнул: – Лучше чтоб текла вода!
– А я отдыхаю, – улыбнулся в ответ Ньюмен и опустил глаза на свои туфли.
Он сидел, глубоко забравшись в кресло, и дожидался сумерек. В темноте он смог бы придумать что-то вроде плана. Последний раз он искал работу двадцать пять лет назад. Она нужна ему именно сейчас. Тогда бы он стоял перед домом в очках и поливал лужайку. Завтра ему придется рано выйти из дома, вовремя сесть на подземку, уехать… куда?
Куда?
Он напряженно скрестил наливающиеся ноги, откинулся еще дальше в кресле и попытался расслабиться.
На весь квартал разнесся стук закрываемой двери с сеткой от насекомых, и он повернулся на шум. На веранде дома примыкающего к магазинчику появился человек. Чтобы было лучше видно, мистер Ньюмен наклонился вперед. Осмотревшись, он надел очки. Новый человек в квартале. Длинная борода, седая борода. Господи, неужели у него на голове черная ермолка? Черная ермолка и борода!
Старик усаживался. Он развернул газету. Из бороды торчал длинный мундштук, который он придерживал указательным и большим пальцами.
Мистер Ньюмен сидел и изумленно глазел на него. Наверное, это отец мистера Финкельштейна. Он смутно вспомнил, что кто-то говорил, что отец Финкельштейна умер. Наверное, именно об этом говорил Фред. Человек с длинной седой бородой, в ермолке и с мундштуком…
Он отвел глаза от старика и оглядел всю улицу. На него навалилась глубокая уверенность в том, что все изменилось. Семья Блай умолкла, и они сидели, не двигаясь, уставившись на старика. Мальчик-сирота шептал что-то мистеру Кеннеди на ухо, и оба рассматривали незнакомца. На другой стороне улицы со шлангом в руке насупившись, стоял Карлсон. Все лица повернулись в одну сторону. На улице раздавалось только шипение шлангов. Он поднял руку, медленно снял очки и засунул очки в карман рубашки, широко открыв настороженные глаза.
Волнующее событие разбудило в нем жажду деятельности. Он поднялся с шезлонга и, спустившись по ступенькам, пересек маленькую лужайку, медленно спустился по наклонному въезду к дверям гаража и открыл их. В гараже он нашел свернутый шланг и, разворачивая, понес его вверх по въезду. Он вернулся в гараж и открыл воду, поспешил на траву и поднял наконечник. Вода заклокотала, плюнула и пошла ровной струей. Он поднял голову и посмотрел вперед на веранду углового дома. На улице снова все зашевелились. Но теперь, как казалось, потише. Разговоры на верандах не переходили в громкий смех или в раскованный спор. Появился незнакомец. Ньюмен повернул голову и посмотрел через дорогу на Карлсона, который так и не сдвинулся с места. Ньюмен продолжал смотреть на долговязую фигуру этого сотрудника банка, его костистые руки и белокурые волосы, потом дрожащими пальцами забрался в карман и вынул очки. Он надел их. Тут Карлсон перевел дыхание, повернулся и увидел его. Губы плотно сжались на его вытянутом лице, и, казалось он просит Ньюмена дать ответ на тревожную загадку.
Ньюмен еще раз глянул на угол и как человек, который однажды уже несправедливо пострадал и иронично относится к милостям недостойного мира, он беспомощно пожал приподнятыми плечами и печально покачал головой. Карлсон повернулся и, нахмурив брови, как будто что-то обдумывая, снова уставился на старика в конце квартала. Ньюмен снова повернулся к старику лицом. Он еще долго стоял, с удовольствием поливая лужайку и не снимая очки.
В воскресенье, в девять часов утра он обнаружил, что стоит посередине спальни оглядывается вокруг и пытается вспомнить, зачем он поднялся наверх. Все было трудно вспомнить. Вчера он все утро пытался заставить себя сходить в кино, но ощущение незаконности посещения кинотеатра в рабочее время не позволило ему сделать это. Вчера, уже только вечером он понял, что забыл пообедать. Теперь он стоял, мигая на залитом солнечными лучами ковре, и при мысли о завтрашнем дне его лицо начинало гореть. Снаружи донесся звон церковного колокола… Он радостно повернулся и пошел вниз. Существовало нечто, что он должен был сделать, место, где он должен был побывать. Каждое воскресенье он выходил на угол и покупал газету. Мир снова обрел реальность.