Когда меня секли розгами на прохладном утреннем воздухе посреди двора, я изо всех сил сжимала губы, чтобы не закричать. Я молила бога, чтобы он дал мне сил и терпения, просила помочь отрешиться от своей плоти и думать только о душе. Я видела злые глаза бабки, сидящей на крыльце, с какой-то садистской радостью наблюдающей за моим наказанием. Собрав всех работников во дворе, она устроила показательное выступление. То и дело слышался свистящий звук и сразу же спину раздирало огненной болью - раз, два, три… десять…
- Достаточно! - послышался властный голос и скрип двери - она ушла.
- Господи, Аня! - Наконец-то подбежала Арина. Она помогла мне подняться (меня, едва живую, подняли на ноги из лужи грязи).
Холодный утренний воздух немного облегчал мои страдания, кровь все еще сочилась из длинных горящих огнем ран на спине, когда Арина, уложив меня во флигеле, делала примочки на спину.
- Ну зачем ты украла колбасу? - приговаривала она, осторожно смывая кровь тряпкой, обмакивая ее в красную воду и выжимая. - Что тебе в голову стукнуло, Аня? Ты голодна?
- Ничего, Арина! - отвечала я сквозь крепко сжатые зубы. - Они у меня еще посмотрят!
Детская обида и решительность. Я не собиралась прощать такого обращения со мной! Пусть я бедная, пусть я одинокая, но у меня есть гордость! Я никому не позволю так с собой обращаться!
- Какое они имеют право? - первая слеза скатилась по щеке, и меня словно прорвало - слезы полились ручьем. Сопя и всхлипывая, я говорила, - Они богатые, едят вдоволь, а мои друзья голодают! Крепостное право давно отменили, теперь везде цивилизация, как они могут? Это несправедливо!
- Ох, Аня... - Арина погладила меня по волосам, тяжело вздохнув. - Ты еще узнаешь, что такое несправедливость на этом свете. Ты еще много раз будешь задавать себе этот вопрос, только ответа вряд ли получишь.
Мне не разрешалось пропускать школу, поэтому я ходила туда каждый день, с адской болью натягивая на горящую спину свое старое платье и зимнее пальто. Столько лет прошло, столько в жизни изменилось, но я до сих пор с удовольствием вспоминаю, сколько всего еще я вытащила у этих скряг, чтобы угостить своих друзей - и сладкие пирожки, и сахар рафинад, и конфеты, и печенье! Если что где лежало неправильно, оно тот час же попадало ко мне за пазуху, а оттуда на луг. Туда же отправлялись яблоки и груши из сада, сладкий виноград. Стегая одеяла, я имела доступ к ниткам, иглам, материи, и, конечно же, пользовалась этим. Сколько ниток и иголок я украла, чтобы отдать своей подружке, чья мама зарабатывала пошивом постельного белья! Конечно, иногда меня ловили и я получала за все сполна, но это не останавливало меня, а наоборот укрепляло веру в мою правоту и распаляло разгорающийся внутри меня бунт!
Взрослея, я твердо решила бросить этот дом, начать жить заново, как только скоплю хоть немного денег. Я стала подрабатывать в поселке - то в квартире приберусь, то за покупками кому схожу. Все меньше времени я уделяла сну и отдыху, пару раз даже падала в обмороки, но отступить уже не могла - слишком твердо я решила не связывать свою судьбу с этим домом и с этим местом вообще!
Не смотря на постоянно окружавших меня людей, на доброту и нежность Арины, на друзей, ждущих меня на лугу, я была одинокой. Девять лет я прожила одна во флигеле. Разве должен ребенок так жить? Как описать мое одиночество? Представьте себе стеклянный герметичный куб, вокруг которого кипит и цветет жизнь. А я жила внутри этого куба. Поначалу Арина и Степан брали меня к себе ночевать, но когда хозяева узнали об этом, наказали обоих и запретили мне ночевать где-либо кроме моего флигеля. Девять лет, девять долгих-предолгих лет я засыпала и просыпалась одна, училась справляться со страхом темноты, заботилась о себе сама, росла телом и душой, впитывая в себя окружающий мир, его красоту и ужас, его совершенство и несправедливость. Когда я болела, за мной ухаживала только Арина, да и то, когда успевала переделать все дела. Хозяева ни разу не переступили порога моего дома, что меня очень радовало. За девять лет самообразования я научилась многому и многое узнала, стала серьезной, замкнутой и жутко взрослой. Перечитав тысячи книг, я знала намного больше, чем ученики обычной школы. Взрослея, я становилась сдержаннее и умнее, у меня был план и я медленно, но уверенно приближалась к его исполнению.
Я не буду долго рассказывать о всех тех несправедливостях и лишениях, которые претерпела никому не нужная сирота в тяжелом детстве и юности, я ведь не одна такая на свете. Девять лет проползли мимо меня длинной чередой затяжных дождей и метелей, сменяющихся быстротечными веселыми солнечными днями.
Глава 2
Весна 2007 года. Из моего окна было видно ивы, распускающиеся на берегу реки, вьющейся по лугу. Когда я попала в тот дом, эти деревья были молодыми и изящными, теперь же они гордо возвышались на берегу, низко склонившись к прозрачной воде. До восхода солнца оставалось два часа, не более. Я взглянула на будильник - четыре часа утра, мгла только начала расступаться, уступая дорогу еще прохладному весеннему солнцу. Сквозь эту темноту начинали проступать самые дальние объекты - холмы за рекой, купол церкви.
В то утро у меня было приподнятое настроение - моя жизнь должна круто измениться именно сегодня, именно сейчас! Я бросила взгляд на маленький чемодан у двери - я собрала его еще вчера. Он достался мне совершенно случайно - я нашла его плывущим в реке на прошлой неделе и посчитала это знаком того, что пора уходить. Я положила туда свои самые приличные вещи, обувь, свой собственный томик Фицджеральда и все накопленные деньги. Сколько я могла собрать за восемь лет подработки? У меня было около пяти тысяч, которых мне должно было хватить на то, чтобы добраться до города, снять квартиру и найти работу. У меня были долгоиграющие планы, я собиралась поступить в университет, ведь мне уже было 16 лет! На прошлой неделе я получила аттестат зрелости в нашей церковной школе и хозяева собирались отдать меня в поварское училище, а затем выдать замуж за подходящего молодого человека. Арина, кажется, говорила мне, что это внук двоюродной сестры Пелагеи Федоровны - противный рыжий парень, любящий мучить кошек.