медицина—порошк i дв,ух сортов—«покрепче“ и „послабее". Эти
универсальные порошки и раздавались больным. В результате последние
в бслынинстве случаев отправлялись в парашку.
Просьбы об улучшении пищи, о выдаче тяжело больным молока, о
„настоящих лекарствах“, упирались в каменную стену равнодушия
жирного и наглого негодяя. Вся его фигура красноречиво говорила:
наплевать, хоть все вы тут передохните.
С удовлетворением добавлю, что через год, вскоре после прихода
красных, фельдшер-черносотенник был отдан под суд и расстрелян.
Питание в тюремной больнице было немногим лучше, чем в
Спасались от голодной смерти только передачами с‘ео/гного с воли,:
конечно, только те, у кого за стенами тюрьмы остались близкие или родные.
Но и с передачами колчаковские тюремщики ухитрялись устраивать
подлости: некоторые надзиратели, приносившие корзинки и узелки с
продуктами, по дороге часть (лучшее притом) габирали себе и до
заключенного доходила порой лишь половина принесенного. Конечно,
сравнивали записку подающего с содержимым корзины, уличали, ругались,
но все было бесполезно.
Присмотревшись первые дни к режиму тюремной больницы, я
убедился в том. что „обслуживающие“ нас в больнице над:шратели-волки—
наследие царизма-старалшъ чем можно, отравить существование
„политических“. Попадались „доброжелательные“ из молодых, готовые даже
связать нас с волей (передать записку), но это в виде исключения.
—
Первое время караул во дворе тюрьмы был .вверен“ безусым
гимназистам и реалистам, но ряд „ происшествий * заставил администрацию
снять подающих надежды буржуазных сынков с ответственных постов.
Раз вечером мы услышали гром выстрелов и зате№ чей-то отчаянный
крик.
Желающий отличиться мальчишка-охранник заметил, что один из
заключенных разговаривает через окно с женской тюрьмой, и без всякого
предупреждения прицелился, выстрелил и убил наповал.
На крики возмущения бывалые ответили репликами:
—Что-ж, похвалят еще за усердие. 25 рублей получит, как
полагается.
'
— А к суду не привлекут? Ведь без предупреждения стрелял?
— К суду? С какой стати. Знаешь, ворон ворону глаза ие выклюет.
Конечно, так и было. Дело замяли, но учащихся- часовых увели —
вероятно нашли, что они . черезчур усердствуют.
Но когда-то еще эта »воля“. До сих пор никаких сообщений. „Сиди и
жди“. Знакомая тюремная тоска...
Попробовал взять что-либо из тюремной библиотеки,— что за окрошка...
Тут „Древние Крестоносцы“—соч. Булгарина, „Гражданин“ кн.
Мещерского и.. . . . . . П. JI. Лавров с Михайлов
ским“. Приходится выбирать и из этой мешанины...
Приводят все новых жильцов в больницу, и в ужасном виде.
Пока доведут до тюрьмы, выпорят нагайками, отнижут все ценное, и у
самых ворот белогвардейцы раздевают доставленного ими в тюрьму чуть не до-
гола.
закончил свой рассказ т. Кронин, теперь в тюрьме сидеть безопасней, чем
жить на воле.
В соседней палате помещен молодой человек, парикмахер Оленев—
тоже с прошибленной в кровь головой...
Арестован по доносу. Ударили прикладом ,,за возражение“.
' С приближением ночи, настроение обитателей становится более
нервным.
Доносится гул орудийных выстрелов
•
И сейчас же догадки, надежды:
Начальник тюрьмы—надутая, нафабренная и высокомерная фигура.
•
Контрабандой попадают листки газет, издаваемых ,,победителями“—
кадетами.
Тошнотворное впечатление. Противно читать немощные,
примирительные речи „бабушки“ Брешко-Брешков1- ской.
21 августа.
Идут дни и недели. Скоро месяц со дня ареста- И все еще
„расстреляют“.
По-прежнему масса слухов и вестей, правдивость которых трудно
проверить.
4
Говорят об уведенных из корпуса трех комиссарах, приговоренных к
расстрелу. И тотчас же опровержение. Кризис с книжками из „библиотеки“,
!
23 aвгycma.
г Все та же неизвестность. Говорят о каком-то списке назначенных к
освобождению, но пока это—миф. Но
■ какое-то .движение“ происходит: некоторых выпускают, одних водят на
допросы, других куда-то переводят.
А продавшиеся чехо-словакам и белому правительству газеты
приносят блестящие известия.
В одном листке читаю приказ: при мобилизации расстреливать „на
месте“ отказывающихся.
В этом же номере, с позволения сказать, газеты, откровеннейшее
„воззвание“ следственной комиссии к обывателю—доносить об
укрывающихся большевиках и сочувствующих; при этом даются примеры.
Голодание и режим дают себя знать.
26 августа.
Палата полна рассказами об усиленной деятельности следственной
комиссии.
Допрашивают в тюрьме (в канцелярии), на 6 столах, по 60 с
лишним человек в день. За месяц, говорят, допрошено уже 200 человек.
Пусть эта энергия достаточно удивительна, но все же большинство
до сих пор не знает, за кем они числятся, за. что взяты и скоро ли
выпустят.
Тюрьмы переполнены. Расчитанная на 500—600 человек., одна из
них впитала в себя уже ] 200, и продолжают набивать людьми, как
сельдей в боченок, и корпус, и больницу. И, конечно, смертность все
прогрессирует.
Сегодня пятая смерть в больнице. И все равнодушны. Вынесут
труп на носилках в корридор и долго лежит он там, пока не потащат в
катаверную.
3 сентября.
Новый квартирант—жертва доноса—бывший солдат, георгиевский
кавалер. Доносчики обвиняют его в убийства казака, хотя совершенно не
имеют улик.
Три раза по доносу арестовывали, три раза освобождали, в
последний раз выпустили на поруки и все же вновь арестовали.
'
Да здравствует белая юстиция!
8 сентября.
'
Скоро полтора месяца ареста, но нас все еще- „раз‘ясняют“. По
справедливому выражению т. Штейн- геля, вся эта комедия с следствием
—иллюстрация к поговорке „Кошке игрушки....“
Тем не менее, во всех углах пшпут в „Комиссию“' заявления,