Не многим больше мне довелось услышать от соседей Виктора Семеновича Трунова. В его приватизированной квартире уже поселилась сестренка — семидесятилетняя бабуля, которая ради такого случая покинула близлежащую деревеньку. В чем-либо ее подозревать было смешно. Тем более, что завещание на ее имя было написано братом еще пять лет назад. При желании она бы давно могла спровадить своего родственничка к праотцам. Единственное, что заслуживало внимания, так это сообщение живущего этажом ниже пенсионера. По его словам, деньги в их дом носит Наталия Нестерова. Не Бог весть какая информация, но для первого раза сойдет и она.
Таисия Михайловна Николенко свой жизненный путь прекратила на пятом этаже типовой хрущевки и была обнаружена соседкой Зиной поздно вечером в день смерти. Бабенкой Зина оказалась словоохотливой, и поэтому на сей раз мне удалось узнать немного больше и с некоторыми важными подробностями.
Если в первых двух случаях двери квартир были автоматически защелкнуты на английские замки, то здесь дело обстояло иначе.
— А я ведь вашим мужикам уже все рассказала, — проводив меня на кухню, удивилась она. — Три раза ко мне приходили. Я все точнехонько обрисовала.
— То мужикам, а то мне, — весомо и важно ответил я. — Расскажите-ка мне, душа моя, как оно все было? Потом я задам вам несколько вопросов и больше беспокоить вас не будут. Я распоряжусь! Можете не сомневаться.
— Помню, случилось это двенадцатого, во вторник. Я кондуктором работаю и поэтому домой возвращаюсь поздно. В тот день пришла уже в одиннадцатом часу. Несмотря на возраст, баба Тая старуха была еще крепкая. Только вот с ногами у нее беда. Не слушались ее ноги, только что и могла по квартире шлындать, а как куда в магазин или в собес — тут целая проблема. Поэтому магазины я на себя взяла, покупала все, что нужно. Конечно, не каждый день, но через день молоко с хлебом приносила. Она меня в эти дни ох как ждала. И чаю поставит, и историю какую вспомнит. Понятно, скучно ей день-деньской сидеть да на телевизор пялиться.
В общем, пришла я в одиннадцатом часу, зашла домой, сгрузила сумки, разделась и прямым ходом к ней. Звоню — и никакого ответа-привета. Что за чудеса, думаю. Только вчера у нее была, так она никуда не собиралась, да и куда ей идти? Непонятно. Думаю, что-то здесь неладно. Толкнула дверь, а она не заперта, сама собой отворилась. Я с дуру-то взяла и зашла. Батюшки, что я там увидела, до сих пор она мне, бедненькая, по ночам мерещится.
— Расскажите об этом подробнее, — попросил я деловито.
— Ой, уж не знаю… Там в передней-то у нее был половичок расстелен. Я смотрю, а он весь в кучу скручен. Никогда я у нее такого не видела. А как зашла в комнату, то и совсем ничего не поняла. Не знала — то ли орать мне, то ли смеяться. Она на полу сидит, к дивану привалилась и синий язык мне показывает, а глаза совсем не смеются. Выпученные глаза, страшные. И я поняла, что она мертвая. Заметила, что у нее на шее веревка болтается.
— Какая веревка и как она болталась?
— А такая, капроновая. На ней белье сушат. А концы на спине закинуты. Я чуть со страху не померла. Сразу домой к себе кинулась и вызвала «скорую».
— Что у нее пропало из вещей? Может быть, ценности, деньги?
— Пенсию ей в этот день приносили, вот она и пропала. Вся, до копеечки.
— А кроме пенсии? Наверное, у нее были какие-то украшения?
— Про украшения я не знаю, кроме тоненького золотого колечка, я у нее ничего не видела. Вот оно пропало, а больше ничего и не было. Ее дед еще при жизни пропил все, что можно. А что касаемо денег, то тянула она от пенсии и до пенсии. Я это сама видела, потому иногда и баловала старуху. То яблочков принесу, то дешевых конфет. Нечего у бабы Таи было взять.
— То есть в квартире у нее не шарили и все вещи находились на своих местах?
— Да, кроме половиков. И в передней, и в комнате они были перекручены. А в остальном все в полном порядке.
— Ясно, а вы не в курсе, кто приносит ей пенсию?
— А чего же не в курсе? В курсе. Ее разносит Галина Ивановна Соколова.
— А вы не ошибаетесь? — с плохо скрытой досадой спросил я. — Может быть, ваша информация устарела?
— Может, и так, а только она наш дом уже два года обслуживает.
— Спасибо вам, Зина, и еще один вопрос: была ли у вашей соседки патронажная сестра? Ведь, судя по вашим словам, ей помощь требовалась.
— Последнее время за патронажную сестру сходила я, а полгода тому назад такая сестра у Таисии Михайловны была. Но только мы схватили ее за руку и сразу же дали полную отставку.
— И правильно сделали, — одобрил я такой решительный поступок женщин. — А как ее звали?
— Надька Лукьянова, чертова шкура. Повадилась лазать в нищий стариковский карман. Нашла у кого воровать! Удушить ее, сучку, мало!
— Полностью с вами согласен, — находя хоть какую-то почву под ногами, поддержал я такое доброе намерение. — Вы сообщили о ее недостойном поведении начальству или все спустили на тормозах?
— Пожалели стерву. Так уж она плакалась и в ногах валялась. Таисия Михайловна ее и простила, добрая она старуха была. У кого только рука поднялась? Вы уж постарайтесь, найдите ее губителей.
— Будем стараться, а вам большое спасибо за информацию. Позвольте еще один вопрос: кто сейчас занимает квартиру Николенко?
— Пока никто. Но кто-то ее уже выкупил и делает там ремонт.
— То есть наследников на квартиру нет?
— У нее никого не было, и поэтому она ее даже не приватизировала.
— Печально, — посочувствовал я, покидая разговорчивую Зину.
Итак, что мы имеем, раздумывал я, пробираясь сквозь грязную снежную кашу. Пять стариковских трупов, двум из которых, Сайко и Трунову, пенсии приносила Наталия Нестерова. А еще мы имеем патронажную сестру Надьку Лукьянову, в обязанности которой входил уход за Николенко и Серовой. Про нее мы знаем только плохое. Во-первых, она плохо выполняла свою работу, а во-вторых, жулила старичков, за что и была с позором выдворена из дома Николенко. Получаются две пары, связанные одним человеком. В первом случае это Сайко, Трунов плюс Нестерова. Во втором Николенко, Серова плюс Лукьянова. Следует отметить, что деньги этой паре разносили разные почтальоны. Ну а что же дальше? Как мне переплести эти две пары трупов между собой? Пока ни одной точки соприкосновения я не вижу. Возможно, пятое, последнее убийство хоть как-то сможет мне помочь.
На скамейке у зашарпанного дома малосемейных квартир и общаговских комнатушек, там, где проживал господин Трегубов, два пожилых мужика нехотя вели беседу и душевно маялись похмельем. Кажется, это было то, что нужно.
— Здорово, мужики! — Запросто подсаживаясь, я протянул сигареты. — Закуривайте.
— Спасибо, свои имеются, — мрачно отклонил мое предложение небритый угрюмый дед.
— Как хотите. — Равнодушно убирая пачку, я выкатил первый шар. — Что-то после вчерашнего немного мутит, а в голове сплошная каша.
— Иди да похмелись! — зло посоветовал угрюмый. — Ходишь тут, ноешь. Без тебя тошно. Свет белый не мил. Что плачешься-то? Или бабок нема?
— Есть немного, только надо бы стакан раздобыть и какой-нибудь закуски.
— Это мы сделаем, — жизнерадостно вмешался его товарищ. — Ты пока иди и купи все, что надо, а я к тому времени организую закусон.
— Можно, только надо бы и старика Трегубова позвать. Я к нему направляюсь.
— К кому? — захлопал глазами угрюмый. — К Николаичу, что ли, собрался?
— Ага, к нему самому, — невозмутимо ответил я.
— Витька, ты слыхал? — забавляясь моим видом, громко заржал угрюмый. — Нет, ты слыхал? Он к Николаичу в гости собрался! Ну ты мужик и даешь!