Я продолжал играть на трубе, пока учился в школе. Но после полудня стал бегать домой смотреть Дика Кларка и его шоу «Американская эстрада». Я очень старательно смотрел эту передачу. Ее прелесть состояла в том, что Дик Кларк организовал ее как своего рода радиотрансляцию. Он перечислял хиты по рейтингу как диджей, но только по телевизору. Шоу вели из Филадельфии, но использовали картонный силуэт США, на котором показывали города и коды их телевизионных станций-филиалов. Экрон обозначался WAKR, Декатур – WTDP и так далее. Дик мог прочитать письмо от девочки из Стоктона и сказать, что она слушает KOVR. Это было интерактивное телевидение, задолго до того, как само понятие «интерактивный» стало популярным, и позволяло любому подростку у экрана чувствовать себя частью чего-то большего. Когда пел Бадди Холли, вы словно заглядывали в Лаббок, штат Техас, а когда показывали Смоки Робинсона, узнавали, как дела в Детройте.
Я помню звезд, что видел на этом шоу: Бига Боппера, который опирался на стойку микрофона, исполняя Chantilly Lace. Джерри Ли Льюиса – его удары по клавишам создавали Great Balls of Fire. Чабби Чекера с его хитом The Twist. Фэтса Домино, Френки Лаймона и The Teenagers, Чака Берри, Сэма Кука, Бобби Дэрина, Джеки Уилсона, The Temptations, The Marcels, The Duprees, The Coasters, The Drifters, The Shirelles (помните, да? Ша-ла-ла… ла-ла… ла-ла?) и, конечно, Джеймса Брауна и The Fabulous Flames. Это только малая часть, только то, что мне сразу пришло в голову, – и даже близко не передает масштабов огромного мира, который открылся мне благодаря этому шоу.
В те годы существовали и потрясающие еженедельные программы, например Shindig, «Вечеринка». Но «Американская эстрада» настолько опередила свое время! Я изучал костюмы танцоров-подростков и знал каждого из участников танцевальных состязаний. Эта передача практически дала образец для более поздних шоу типа «Танцы со звездами». Музыка «Американской эстрады» не только раскрыла мое сознание – она пробудила во мне мечты и направила туда, куда я хотел двинуться. А золотой век Motown Records, музыка которой вот-вот должна была изменить мир, еще даже не наступил. Иногда после окончания передачи мы с матерью отправлялись встречать отца на станцию. То, как он возвращался домой в одно и то же время каждый день, день за днем, заставило меня задуматься, хочу ли я заниматься в жизни тем же самым. Но одно я знал наверняка – больше никакой трубы в школьном оркестре.
Когда я окончил начальную школу, муж сестры как раз начал брать уроки игры на гитаре, и в возрасте одиннадцати лет я решил последовать его примеру.
Я начал с дешевой гитары – кажется, это была Harmony, которую можно было купить в Sears примерно баксов за тридцать. Научившись играть лучше, я стал просить у родителей Fender – одну из монолитных электрогитар с цельной декой, как раз тогда становившихся предметом страстного поклонения. У меня появился Telecaster, Stratocaster и, наконец, Jazzmaster. Я стал просто одержимым. Я знал все об этих гитарах. Гитары Fender были приспособлены для массового производства, и я умел разбирать их и собирать обратно. Но лучше бы я знал, как сохранить их в целости, ведь те трехсотдолларовые гитары Fender Stratocaster и Telecaster, с которыми я тогда возился, теперь стоили бы около 50 тысяч долларов. Я начал играть в двух-трех «гаражных» группах дома у приятелей. И по мере того, как я встречал более опытных музыкантов, стали ходить слухи, что я неплохой гитарист. Внезапно кто-то позвал меня на прослушивание в группу The Exotics.
The Exotics! Боже мой! The Exotics! Лучшая группа Нью-Рошелла! Они исполняли кавер-версии новейших хитов на школьных танцплощадках и летом в деревенских клубах. В начале 60-х любой подросток Нью-Рошелла знал их. Когда один из музыкантов покинул группу, возможность упала прямо мне в руки.
Я был возбужден, взволнован, дерзок и уверен в себе, если, конечно, можно испытывать все это сразу. И я был минимум на четыре года моложе любого парня в группе. Но как только мы начали играть, я заметил, что они все поглядывают друг на друга и на меня, как будто говоря: «Эй, поглядите-ка на этого парня!»
Когда мы закончили, солист прямо спросил меня:
– Хочешь присоединиться к нам?
– Ага! – ответил я.
– Ты принят.
Я был так взбудоражен, что побежал домой к родителям. Они тоже были изумлены. Они и представить не могли, что я единым духом повзрослел на четыре года, – по крайней мере, так они это восприняли.
Для начала мы с группой посетили портного, чтобы обзавестись «фирменным» блейзером The Exotics. Чтобы быть членом группы, нужно выглядеть соответствующе. Хотя другим парням было всего восемнадцать, они производили впечатление опытных профессионалов и очень обстоятельно относились к своему внешнему виду.
– Приоденьте-ка его вот так…
Теперь у меня были в запасе блейзеры трех разных цветов для ношения с белыми рубашками, узкий галстук, узкие черные брюки и туфли Flagg Bros с острыми мысами. Больше всего мне запомнился темно-синий блейзер – стоило мне его надеть, я начинал ощущать себя прямо-таки официальным лицом.
The Exotics сразу стали относиться ко мне, как к младшему брату, но сами они не были теми старшими братьями, которых хотели бы для меня родители. Они были уличными парнями, жившими в бедной части города. Когда они заехали за мной в наш пригородный дом, это неравенство стало для родителей очевидным. Ребята были просто зачарованы тем, что я на самом деле жил в таком замечательном доме.
Не то чтобы родителей тревожил какой-то конкретный член группы. Дело было в их особой энергетике. Отцу с матерью просто не нравилось, куда группа могла меня завести. Меня растили для того, чтобы я унаследовал бизнес отца или чтобы я стал врачом, адвокатом… С их точки зрения, The Exotics словно бы увлекали меня обратно в ту жизнь, из которой они с таким трудом выкарабкались сами.
У ребят из группы не было «комендантского часа», их родители позволяли им делать все, что хотят. «Выступаешь? Отлично! Иди-ка, заработай денег!» – такой у них был подход. Вскоре и я стал получать по паре сотен баксов за пятничный концерт. Да и вообще, тусоваться с этими парнями – даже и помимо выступлений – было весело и волнующе. Когда родители уходили, я садился в папину машину и мчался в закусочную около колледжа, где встречался с друзьями из старшей школы Нью-Рошелла. Они были куда круче моих знакомых из школы Айона. А еще, оставаясь один дома, я приглашал свою подружку, и мы обжимались на диване в гостиной. И вот когда от поцелуев переходили к ласкам более серьезным или, если мне очень везло, к куда более серьезным – мы сползали с дивана на пол, спасибо скользкому чехлу, и это вечно все портило…
В скором времени я начал просить забрать меня из школы Айона с ее строгим режимом, чтобы я мог общаться с моими новыми друзьями из старшей школы. Репетиции и концерты The Exotics становились все более частыми, и домой я приходил все позже и позже. Родители установили мне «комендантский час», а когда я начал нарушать его, обеспокоились тем, что я направляюсь прямиком в мир опасностей, наркотиков, а также всего того дурного, что только могла нарисовать их фантазия. Вспоминая об этом сейчас, я определенно понимаю их тревогу. Ведь мне было всего четырнадцать.
Они старались вернуть меня в семью, я сопротивлялся. В течение примерно года конфликт нарастал и достиг пика во время концерта в старшей школе.
В тот вечер мы выступали лучше, чем когда-либо. Я играл и пел – и мог видеть, какой это производит эффект на танцующую молодежь. Некоторые девушки положили головы на плечи своим парням, но их глаза смотрели на меня. Это было невероятное чувство! Оно напомнило мне те передачи с Элвисом и то, как девушки смотрели на него. И, как для любого подростка в те дни, это было всем, чего я хотел от жизни.
Родители в тот день рано подъехали забрать меня и стали свидетелями всего этого разливающегося со сцены магнетизма. Увидев их, в первый миг был счастлив. Подумал, что они наконец-то поняли, чем я занимаюсь и чему хочу посвятить жизнь. Концерт окончился, и несколько девушек поднялись ко мне на эстраду. Они спрашивали мое имя, размышляя, как бы дать мне свои телефонные номера. Мать решительно пробилась прямо сквозь них.