Тогда, возможно, сама графиня? Может быть, она решила самолично донести эту весть Арлетте? В глубине души доброе сердце Агаты противилось такой мысли. Конечно, Мари де Ронсье была сильной натурой и идеальной, хоть и нелюбимой, супругой для графа Роберта. Однако, подавив в себе любые проявления чувств, она не признавала эмоций и у других. Графиня была нетерпима к взрослым и неласкова к детям. Агате не нравилась сама мысль о том, что именно она расскажет о случившемся юной Арлетте.
Усевшись на пол, чтобы быть с Арлеттой вровень, Агата ласково отвела назад непокорные локоны и глубоко вздохнула. Придется сделать это ей самой. И немедленно. Правда, похороны еще не завершились, но ведь графиня не узнает, что Агата нарушила ее запрет.
Там внизу, во дворе, обитые железом колеса остановились. Должно быть, носильщики ставили на повозку гроб госпожи Джоан…
— Ты не сможешь увидеть маму, — сказала Агата.
— Почему?
— Она… она мертва, mignonne. Только поэтому.
— Что такое мертва?
Арлетта никогда не встречалась со смертью, и еще не понимала, что это означает. Агата судорожно искала слова, чтобы ребенок ее понял.
— Твоя мама уснула. Она отдыхает. Мы не можем увидеть ее.
Золотисто-рыжие брови сдвинулись:
— Она проснется. Скоро.
— Нет, mignonne. — Агата взяла ребенка за руки, и заглянула в растерянные голубые глазенки. — Не проснется.
— Никогда?
— Никогда.
— Нет! Мне она нужна. Хочу к маме!..
В голосе девочки было столько отчаяния, что доброе сердце Агаты дрогнуло от жалости. Должно быть, Арлетте легче было бы примириться с фактом смерти леди Джоан, если бы ей разрешили увидеть тело ее матери, если бы она своими глазами увидела, что ее мать не может проснуться.
— Арлетта хочет видеть маму! — настаивал ребенок.
— Нет, mignonne. Это невозможно. Она мертва.
— Хочет видеть! Хочет, хочет!
В голубых глазах Арлетты плескалось недетское, неутолимое страдание. А там снаружи, во дворе замка, грохотали по плитам колеса телеги, направлявшейся со скорбным грузом к подъемному мосту и освященной земле. Агата вздохнула и поднялась на ноги. Она решилась ослушаться графиню.
— Я покажу тебе, где твоя мама, если ты обещаешь быть тихой, как мышка.
Девочка кивнула, тряхнув рыжими кудряшками, и доверчиво протянула ручонки.
С Арлеттой на руках Агата торопливо вскарабкалась вверх по лестницам. Она спешила добраться до крыши, пока погребальная процессия еще не скрылась из виду. Конечно, потом они с Арлеттой посетят склеп, но если бы ребенок сам увидел гроб и торжественно-грустную процессию, это помогло бы ему лучше понять происшедшее.
Они попали на вершину башни как раз в тот момент, когда повозка вкатилась на мост. Запыхавшаяся Агата посадила девочку на полу махитколатия[2] и, придерживая на всякий случай одной рукой, указала на процессию. Она чувствовала на щеке дыхание ребенка. Слова были не нужны. Широко раскрытые скорбные глаза Агаты смотрели вслед драпированному в черное катафалку.
Отец Йоссе, молодой и стройный замковый прелат, медленно ступая, шел впереди процессий, перед колымагой. Отец Арлетты с непокрытой головой тихим шагом ехал рядом с гробом на могучем боевом коне, направляя его с уверенностью человека, с детства привычного к седлу. Даже с такого расстояния Агата могла разглядеть, что лицо Франсуа де Ронсье искажено скорбью. Любимый пес леди Джоан, Габриэль, поджав хвост, понуро вышагивал рядом с двумя массивными графскими мастифами.
— Папа плачет, — сказала Арлетта.
И он действительно плакал, не стыдясь. Агате нередко случалось видеть, как мужчины столь открыто выражали свои чувства, и все же она почувствовала небольшое удивление. Франсуа де Ронсье был сыном графа, и ей всегда казалось, что ему были недоступны те глубокие эмоции, которые привносили столько беспорядка в жизнь обычных людей. Неужели Франсуа де Ронсье так сильно любил свою жену? Как и все слуги в замке Хуэльгастель, Агата считала, что Франсуа женился на леди Джоан из-за немалого приданого, которое получил за нею. Это общее мнение подтверждалось тем, как они вели себя по отношению друг к другу на людях. Казалось, что шумливый и резкий Франсуа не способен испытывать глубокие чувства к кому бы то ни было, за исключением разве что своей высокомерной, привыкшей повелевать матушки. Она подумала, что Франсуа прежде всего оплакивает кончину своего сына, своего наследника, но, возможно, она недопонимала его.