Депутат Яблоков выступил в поддержку кандидатуры Израэля и высказал, на мой взгляд, одну жутковатую мысль: "Молчание не есть вина. Всем нам возможно предъявить подобный упрек". И вообще, говорил или не говорил - это не суть действий министра. Не в этом профессионализм. Вот трех китов спас это дело. Ни с кем не согласовал, послал ледоколы на выручку. И далее что-то о мужестве министра. Как если бы он сам погрузился в ледяную воду и плыл впереди, указывая дорогу китам. О международном резонансе. Лично я испытывал удручающее чувство, слушая членкора Яблокова. Однако парламентарии, судя по голосованию, душевного дискомфорта не испытывали. Киты, как говорится, сделали свое дело. Опять же - международный резонанс.
Характерно, что именно в эти дни, когда на сессии Верховного Совета обсуждалась кандидатура тов. Израэля, было принято решение о немедленном переселении жителей ещё пятнадцати сел и деревень Белоруссии и Брянской области. В связи с критической радиационной обстановкой. То есть все эти годы жители данных территорий жили в неведении той беды, которая существует, развивается, будет иметь последствия для их детей и внуков. Разве председатель Гидромета к их горькому заблуждению не имеет отношения?
Так что же это такое - поступок министра? Есть такой термин "ролевое сознание", или иначе - тронная философия. Прав С. Залыгин. Удивительно, что ни один из министров в связи с критикой в адрес его ведомства, прозвучавшей на протяжении последних лет в прессе, не посчитал возможным снять свою кандидатуру. Ни один. И только вмешательство депутатов несколько взбадривало память претендентов, но не надолго, до момента голосования.
Мы недоумевали: почему именно сейчас столь безрезультатны выступления печати и телевидения? В чем дело? Казалось бы, парадокс: гласность торжествует, а действенность критических выступлений падает. Что, субъект критики адаптировался к гласности?
Эта ситуация имеет предысторию. Дело в том, что примат критики в нашем обществе всегда был в руках партии. А поэтому в масштабах области, края, республики, страны значимой считалась критика, высказанная только со страниц партийной печати. Критические возможности остальной печати были дисциплинарно ограничены. Можно критиковать всех, кроме партии, но при этом назидательно уточнялось: каждый занимается своим делом, побатальонно. Ведомственные издания критикуют подразделения ведомства. Молодежные, естественно, - молодежь и комсомол. Профсоюзные - профсоюзы и т. д. Партийная пресса, естественно, была подотчетна руководству партии во всех её звеньях от района до ЦК. Подотчетна - значит, зависима. Этот же принцип действовал неукоснительно и на территории ведомственных интересов. Только там уже правил бал министр и его коллегия.
Было время, когда слишком "острых" и непослушных журналистов выгоняли с работы. В этих условиях громкие критические статьи непременно обретали ореол чрезвычайности, скандальности. После таких выступлений обычно следовали оргвыводы. И ещё долго общество обсуждало детали происшествия, восхищалось смелостью журналиста, который к этому времени нередко был уже освобожден от должности. Так было тогда. Гласность, демократизация жизни, плюрализм - как позывные из другого века.
Гласность не только расширила диапазон критики, сделала её массовой, вседоступной, но и лишила критику элемента чрезвычайности. В условиях гласности критика превратилась попросту в новую среду обитания. И как всякая среда, она стала явлением повседневным. Именно тогда, когда общество получило возможность раскрыться, выплеснуть свое мнение, его критический запал стал терять эффективность. Если раньше власть не реагировала на критику, потому что её никто не критиковал и потребности в такой реакции попросту не было, то сейчас она делает то же самое, но уже по другой причине: потому что её критикуют все. Мы оказались в ситуации, когда надо вырабатывать иные критерии как самой критики, так и реакции на нее. Если критика становится частью общения, если угодно, его нормой (подумаешь, покритиковали, разве это смертельно?), то она теряет понуждающие начала, к чему так привыкли. Реакция на критику становится неуправляемой, ибо иначе мы возвращаемся на круги своя, ибо управлять - значит корректировать, ограничивать, сужать свободу слова и независимость критической мысли. Это противоречие в современных условиях крайне существенно. Демократическая среда требует демократических решений.
Плюрализм критических суждений уравнялся с плюрализмом их неприятия. Но одно дело, когда это касается воззрений на то или другое произведение искусства, другое - когда речь идет о несуразности, халатности конкретного человека или группы людей, облеченных властью.
Закон о печати, в моем представлении, будет не закон о работе печати, взвешенная сумма "за и против". Закон о печати - это закон жизни общественного мнения. Такова сегодня расстановка сил на политической арене. И никакая риторика о субъективизме печати, о её предвзятости не должна обмануть парламент. Печать обязана быть в определенном смысле субъективной, иначе она не сможет отстаивать интересы пострадавшего. Будь то экономика, нравственность, природа, судьба конкретного человека. Проблема критики в обществе - это проблема уровня общей культуры общества. А если быть точнее, насколько культура власти опережает уровень общей культуры общества.
Руководить - значит предвидеть.
Предвидеть - значит знать.
Впрочем, незнание не освобождает от ответственности. Классическое правило управления. Наслышаны в институтах, в академиях. Куда все девается? Ну что вы заладили: дефицит, дефицит... Сказано же: народ подвержен панике, скупает все подряд. Как все просто! Сказал "паника" - и нашел виноватого: народ. Сколько мы этих интервью прослушали по отдельности и скопом под председательством телекомментатора Вознесенского. И ни один вершитель судеб человеческих не смутился, глаз не опустил.
- Ну, соль скупают, мыло - дефицитная аллергия. Сахарный песок - для самогона. А холодильники или телевизоры куда? Обувь, наконец, она же из моды выходит. Кому нужны четыре телевизора, шесть холодильников, три рояля, зачем?
Правительство принимает решение о выделении земли под садовые участки. В движение приходят не сотни, не тысячи - миллионы людей. Казалось бы, земля без жилья - не земля. Значит, будем строить. До этого кое-как доходим. Еще один документ по строительным материалам. Но дальше, дальше... Какой дом без мебели? Разве трудно понять: поставил домик, перевез в него старую мебель, значит, квартира опустела. Снабдил посудой, значит, один сервиз нужен. Лампу подвесил - абажур нужен. Старый телевизор перевез, холодильник... Кто думать-то будет, кто? Это ведь задача в два арифметических действия: сложил и разделил. Оно конечно, правая рука не ведает, что делает левая. Так на то и голова, чтоб рассуждать. А вот если... Тут сложение. Возможно, правительственная мысль по другому кругу ходит. Раньше Талызин, теперь Маслюков. Человек - существо подвижное, его разглядеть надо, почувствовать. Где наши министры одеваются? В каком магазине? Пусть скажут, я займу очередь за ними. Где обувь покупают? Так и объявим: Министр легкой промышленности покупает обувь в магазине N..., только отечественную.
О продуктах ни слова. Говорят, Жискар д'Эстен в бытность своего президентства каждый день выпивал чашку кофе в обычном французском кафе. Шел пешком на работу, в Президентский дворец, и потреблял продукты общепита (французского, разумеется). Можно представить советского министра в столовой? Не во время посещения города N, а так, между заседаниями, забежал в пельменную и... Министра нельзя, а начальника Главка? Тоже нельзя. А кого можно? Начальника управления торговли?
Да, сегодня страна переживает кризис. Можно ли было избежать крайнего социального конфликта, забастовок во всех угольных бассейнах страны? Сейчас многие задают такой вопрос. Самый желаемый, но иллюзорный ответ - можно. Мне кажется, что последнее время, а тому уже более двух лет, стал вызывать кое у кого раздражение радикальный анализ обстановки. Десятилетия командного стиля, говоря образно, изменили даже состав крови у некоторых людей. Отсюда и расхожее воззрение: ну какой смысл то или иное явление критиковать? Пленум ЦК уже высказался по этому вопросу. Суждения более радикальные, чем высказанные руководством партии, зачисляются в разряд паники, очернительства.