Эрик. Да нет же, я говорю о девушке — Еве Смит. Почему им нельзя стремиться к повышению своей заработной платы? Мы-то вот стремимся установить как можно более высокие цены! И мне непонятно, зачем было выставлять ее только за то, что она оказалась посмелее других. Ты же сам сказал, что она была хорошей работницей. Я бы оставил ее на фабрике.
Берлинг (не без раздражения). Ты никогда не получишь возможности оставлять или выставлять кого бы то ни было, пока у тебя такая каша в голове. Пора бы тебе приобрести кое-какое чувство ответственности. Как видно, жизнь, которую ты вел в частной школе и в университете, не воспитала его в тебе.
Эрик (обиженно). Неужели так уж нужно посвящать во все это инспектора?
Берлинг. Не думаю, чтобы нам нужно было посвящать инспектора во что бы то ни было еще. Да мне просто больше нечего сообщить ему. Я велел девушке убираться, и она ушла. С тех пор я ничего о ней не слыхал. Известно вам, что случилось с ней потом? Она что, попала в беду? Пошла на панель?
Инспектор (довольно медленно). Нет, пожалуй, нельзя сказать, что она пошла на панель.
Входит Шейла.
Шейла (весело). О чем это вы рассуждаете? О панелях? (Замечает инспектора.) О… прошу прощения. Я не знала… Мама послала меня спросить, почему вы не идете в гостиную.
Берлинг. Сейчас придем, буквально через минуту. Мы кончаем.
Инспектор. Боюсь, что нет.
Берлинг (резко). Поймите, мне больше нечего сообщить вам. Я вам только что об этом говорил.
Шейла. А о чем все-таки речь?
Берлинг. Тебя это никак не касается, Шейла. Ступай.
Инспектор. Нет, минуточку погодите, мисс Берлинг.
Берлинг (рассерженно). Послушайте, инспектор, по-моему, это не что иное, как неуместное и навязчивое вмешательство в чужие дела. Наверное, придется на вас пожаловаться. Я сообщил вам все, что мне известно — хотя и не думаю, чтобы мои показания имели сколько-нибудь важное значение, — и теперь у вас нет ни малейшего основания впутывать в эту неприятную историю еще и мою дочь.
Шейла (подходя ближе к ним). В какую историю? И что тут происходит?
Инспектор (веско). Я, мисс Берлинг, полицейский инспектор. Сегодня днем одна молодая женщина выпила раствор какого-то сильного дезинфицирующего средства и, промучившись несколько часов, умерла вечером в городской больнице.
Шейла. О, какой ужас! Это был несчастный случай?
Инспектор. Нет. Она решила покончить счеты с жизнью. Почувствовала, что жить дальше ей невмоготу.
Берлинг. Но только не рассказывайте мне, будто это случилось из-за того, что почти два года назад я уволил ее со своей фабрики.
Эрик. Может быть, это послужило первым толчком.
Шейла. Ты уволил ее, папа?
Берлинг. Да. Девушка сеяла на фабрике смуту. Я имел все основания поступить с ней так.
Джеральд. Безусловно. Убежден, что мы поступили бы в точности так же! Не смотри на меня так, Шейла.
Шейла (огорченно). Прости. Я невольно все думаю об этой девушке… Обречь себя на столь ужасную смерть! А я была так счастлива в этот вечер. О, лучше бы вы мне не говорили. Какая она была из себя? Совсем молодая?
Инспектор. Да. Двадцати четырех лет от роду.
Шейла. Красивая?
Инспектор. Когда я увидел ее сегодня, от ее красоты ничего не осталось, но, вообще-то, она была миловидна, даже очень.
Берлинг. Ну и хватит об этом.
Джеральд. И, по-моему, ваши расспросы ничего не дают вам, инспектор. Ведь для расследования важно то, что приключилось с ней после того, как она перестала работать на фабрике мистера Берлинга.
Берлинг. Ну конечно; я уже говорил об этом несколько минут назад.
Джеральд. Но тут мы ничем не можем вам помочь, потому что нам ничего не известно.
Инспектор (медленно). Вы уверены, что вам ничего не известно? (Смотрит на Джеральда, потом переводит взгляд на Эрика, потом — на Шейлу.)