Низами Гянджеви
ИСКЕНДЕР-НАМЕ
К Н И Г А I ШАРАФ-НАМЕ (КНИГА О СЛАВЕ)
НАЧАЛО РАССКАЗА И ИЗЛОЖЕНИЕ ИСТИНЫ О РОЖДЕНИИ ИСКЕНДЕРА
Воду жизни, о кравчий, лей в чашу мою!
Искендера благого я счастье пою.
Пусть в душе моей крепнет великая вера
В то, что дам сей напиток сынам Искендера!
* * *
Тот, кто царственной книгой порадует вас,
Так, свой стих воскрешая, свой начал рассказ:
Был властитель румийский. Вседневное счастье
К венценосцу свое проявляло участье.
Это был всеми славимый царь Филикус.
Услужал ему Рум и покорствовал Рус.
Ионийских земель неустанный хранитель,
В Македонии жил этот славный властитель.
Он был правнук Исхака, который рожден
Был Якубом. Края завоевывал он.
Чтил все новое, думал о всем справедливом, —
И с овцой дружный волк был в те годы не дивом.
Так он злых притеснял, что их рот был закрыт,
Что повернул он Дария в зависть и в стыд.
Дарий первенства жаждал, и много преданий
Есть о том, как с царя он потребовал дани,
Но румиец, правленья державший бразды,
Предпочел примиренье невзгодам вражды:
С тем, которому счастье прислуживать радо,
В пререканье вступать неразумно, не надо.
Он послал ему дань, чтоб от гнева отвлечь, —
И отвел от себя злоумышленный меч.
Дарий — был ублажен изобилием дара.
Царь — укрыл нежный воск от палящего жара
Но когда Искендера година пришла,
По-иному судьба повернула дела.
Он ударил копьем, — и, не ждавший напасти,
Дарий тотчас утратил всю мощь своей власти
Старцы Рума составили книгу свою
Про отшельницу, жившую в этом краю.
В день, когда материнства был час ей назначен
Муж был ею потерян и город утрачен.
Подошел разрешиться от бремени срок,
И мученьям ужасным обрек ее рок.
И дитя родилось. И, в глуши умирая,
Мать стонала. Тоски ее не было края:
«Как с тобой свое горе измерим, о сын?
И каким будешь съеден ты зверем, о сын?»
Но забыла б она о слезах и о стоне,
Если б знала, что сын в божьем выкормится лоне
И что сможет он власти безмерной достичь
И, царя, обрести тьму бесценных добыч.
И ушла она в мир, непричастный заботам,
А дитяти помог нисходящий к сиротам.
Тот ребенок, что был и бессилен и сир,
Победил силой мысли все страны, весь мир.
Румский царь на охоте был вмиг опечален,
Увидав бедный прах возле пыльных развалив
О беспомощность! К женщине мертвой припав,
Тихий никнет младенец меж высохших трав,
Молока не нашедший, сосал он свой палец,
Иль, в тоске по ушедшей, кусал он свой палец..
И рабами царя — как о том говорят —
Был свершен над усопшей печальный обряд.
А ребенка взял на руки царь, — и высоко
Приподняв, удивлялся жестокости рока.
Взял его он с собой, полюбил, воспитал, —
И наследником трона сей найденный стал.
Все же в древнем дихкане была еще вера
В то, писал он, что Дарий — отец Искендера.
Но сличил эту запись дихкана я с той,
Что составил приверженец веры святой, —
И открыл, к должной правде пылая любовью,
Что к пустому склонялись они баснословью.
И постиг я, собрав все известное встарь:
Искендера отец — Рума праведный царь.
Все напрасное снова отвергнув и снова,
Выбирал я меж слов полновесное слово.
Повествует проживший столь множество дней,
Излагая деянья древнейших царей:
Во дворце Филикуса, на царственном пире
Появилась невеста всех сладостней в мире.
Был красив ее шаг и пленителен стан,
Бровь — натянутый лук, косы — черный арка!
Словно встал кипарис посреди луговины.
Кудри девы — фиалки, ланиты — жасмины.
Жарких полдней пылала она горячей…
Под покровом ресниц мрело пламя очей.
Ароматом кудрей, с их приманкою властной,
Переполнился пир, словно амброю страстной.
Царь свой взор от нее был не в силах отвлечь,
Об одной только дивной была его речь.
И в одну из ночей взял ее он в объятья,
И настал в жаркой мгле миг благого зачатья.
Словно тучей весенней повеяла мгла
И жемчужину в глуби морской зачала.
Девять лун протекло по стезям небосклона,
Плод оставил в свой час материнское лоно.
В ночь родин царь велел, чтоб созвал звездочет
Звездочетов, — узнать, как судьба потечет,
Чтоб открыл ему тайну, чтоб в звездном теченье
Распознал звездных знаков любое значенье.
И пришел предсказателей опытных ряд,
Чтоб вглядеться в тот мир, где созвездья горят.
И, держа пред собой чертежи и приборы,
На движенья светил старцы подняли взоры.
В высшей точке горело созвездие Льва,
На предельный свой блеск обретая права.
Многозвездный Овен, вечно мчащийся к знанью,
Запылав, устремился от знанья к деянью,
Близнецы и Меркурий сошлись, и, ясна,
Близ Тельца и Венеры катилась луна.
Плыл Юпитер к Стрельцу. Высь была не безбурна.
Колебало Весы приближенье Сатурна.
Но воинственный Марс шел и шел на подъем
И вступил в свой шестой, полный славою, дом.
Что ж мы скажем на то, что явили созвездья?
Небу — «Слава!» Завистникам — «Ждите возмездья
Не дивись же, что звездным велениям в лад
Из ростка распустился невиданный сад.
Звездный ход был разгадан по древним примерам,—
И пришедшего в мир царь назвал Искендером.
Ясно старцам седым семь вещали планет,
Что возьмет он весь мир, что преград ему нет.
Все сказал звездочет обладателю Рума,
Чтоб ушла от владыки тревожная дума.
В предвкушении благ, славой сына прельщен
Казначея призвав, сел владыка на трон.
В светлом сердце царевом тревоги не стало,
И просящим он роздал сокровищ немало.
Славя Месяц душистый, надежд не тая,
Пил он сладкие вина в саду у ручья.