Николай Ващилин
Истории СССР
Сборник коротких рассказов
о жизни и приключениях одного питерского совка
в СССР
Отцу, маме и всем сродникам по плоти
посвящаю это воспоминание.
Вместо предисловия
Книга Николая Ващилина «Истории СССР» хороша уже своим названием. Каждый развитый человек интересуется историей своего отечества. И не выдумать лучшего и более убедительного источника, чем автобиография на фоне исторических событий. Правда это субъективный взгляд, но именно из таких «взглядов» и складывается объективная картина. Конкретные, увлекательно описанные лёгким литературным языком, происшествия оказываются, будто в фокусе читательского внимания, обращённого в прошлое. И встают перед глазами достоверные, яркие картинки, будто из собственных воспоминаний. Такие описания ценны от любого человека, как ценны берестяные грамоты или наскальные рисунки.
Но Николай Ващилин не простой свидетель. Ему удалось наблюдать действительность с порядочной высоты, и как спортсмену (участнику сборной СССР по дзюдо) и как учёному, и педагогу.
Целая творческая жизнь прожита им в кино, где Николаю посчастливилось работать на лучших картинах и дружить с такими художниками как Андрон Кончаловский, Никита Михалков, Сергей Бондарчук, Владимир Мотыль и многие другие. «Д’Артаньян и три мушкетёра», без его участия, как постановщика боёв и трюков трудно представить.
Такие воспоминания в виде сочинений позволяют воспринимать отечественную историю, как опору для дальнейшей созидательной жизни, в том числе творческой.
Художник, писатель, кинорежиссёр
Виктор Тихомиров
Прочитал и просмаковал все, что написал Коля Ващилин на сайте ПРОЗА РУ.
Надеюсь, ты мой друг и надежный и вернейший соратник, что и подтверждать не надо. Это жизнь. Зная тебя 30 лет, я и не подозревал о наличии такого яркого литературного дарования, своеобразного и неповторимого.
Последнее, что я прочел — это изумительный анализ дарвинизма. Я смеялся так, как смеялся, читая Джерома Клапка Джерома. Но особое остервенелое удовольствие доставляла достоверная узнаваемость многих коллег и сладчайших дам! Причем, сходство портретное и узнаваемость стопроцентная.
Буду честен. На многое ты мне открыл глаза и вскрыл суть многих, доселе не понятных для меня, явлений. Кроме этого, ты вскрыл суть языковых пристрастий мутационно-революционно-эволюционных групп. Потрясающий юмор и настоящая эрудиция отличает твои писания от большинства нынешней мерзопакостной нижепоясной литературы, восславляемой букеровскими ценителями присуждающим ей короны и почести.
Ура! Ты объяснил кто они, откуда и куда нас вовлекают. Я теперь знаю, почему вокруг столько восславляемого говна!
СПАСИБО!
Раб Божий
Георгий Юнгвальд-Хилькевич
Об авторе
Член Союза кинематографистов России Николай Ващилин прожил свою жизнь в послевоенном Ленинграде, вновь ставшим Санкт-Петербургом. Рос с бандитами «Васьки», занимался самбо в одном спортклубе с Вовой Путиным и входил в состав сборной команды СССР по дзюдо. Работал инженером Ленинградского института авиаприборостроения, доцентом кафедры физического воспитания Ленинградского Государственного института театра, музыки и кинематографии, вёл курс трюковой подготовки актёров.
Защитил диссертацию и получил степень кандидата педагогических наук. Работал проректором по учебной работе Всесоюзного института повышения квалификации профтехобразования, заместителем председателя правления Студии ТРИТЭ Никиты Михалкова, директором баскетбольного клуба «Спартак» Санкт-Петербург.
Всю жизнь подрабатывал в кино каскадёром, освобождаясь от основной работы, ради заработка и сотрудничества с Володей Высоцким, Василием Шукшиным, Олегом Янковским, Василием Ливановым, Олегом Борисовым, Михаилом Боярским, Никитой Михалковым, Марчелло Мастроянни и другими известными актёрами.
Строил коммунизм на благо советского народа. Вырастил двоих детей, которые выгнали его из собственного дома. Похоронил, вскормивших его родителей-фронтовиков, всю жизнь страдавших от ранений.
На всё воля Божия! Но нам дано осмыслить его волю в проявлениях наших поступков. Это он и пытается сделать в своих рассказах.
Моё крепостное гнездо
Первые проблески сознания в моей детской памяти связаны с Локней — деревней в Псковской области, где я, собственно, и родился. Помню теплые, уютные руки своей бабушки Ани, скрипучие половицы пола, пушистого полосатого серого кота, который давал мне таскать себя за хвост и за голову, но потом в знак протеста гадил посреди комнаты. Помню, как я не любил мыться в жестяном корыте, потому что вода была мокрая, а пена лезла в глаза и очень больно щипала. Я звал маму, кричал, что эти тетки меня закупают. Помню, как приятно было спрятаться от дождя в шалаше, сооруженном моей теткой Люсей у крыльца нашего дома из огромных лопухов. Помню ужас, пронзивший всё моё существо, когда, раскачиваясь на качелях, моя тетка упала, разбила свои колени и еле успела увернуться от летящей на неё качельной скамьи. Свою мать, сморщенную и сутулую старушку, бабушка называла кормилицей. Локня в войну была под немцами и они её сильно разорили. Бабушка сказывала, что окрестили меня в Спасо-Преображенском соборе на краю села, в пределе Николая-Чудотворца, где посреди разрухи теплился Божий дух. Когда кормилица умерла, и голод подобрался к самому горлу, бабушка продала дом, и мы приехали к маме с папой в Ленинград. Они ютились в подвале на Третьей линии Васильевского острова в доме 42. После бабушкиного деревенского дома с пузатой огнедышащей печкой, отмытыми добела досками пола, деревянными лавками под окнами и просторными сенями, трудно было себе представить, ради чего люди могут жить в таких нечеловеческих условиях. Наша семья из пяти человек ютилась в десятиметровой конуре дровяного подвала на 3-ей линии Васильевского острова. Единственным украшением была бабушкина икона Богородицы и родительские гимнастёрки в орденах, висевшие на стене. Шкафа у нас тогда ещё не было. Спали мы на матрацах, набитых сеном и источающих знакомый деревенский дух. Мама пыталась свить там уютное гнёздышко, но получалась сырая, тёмная нора.
Ленинград душил меня маленьким пространством заставленной комнаты и каменным колодцем двора, лишенного травы, цветов и бабочек. Пока бабушка занималась хозяйством, я сидел на дровяных поленницах во дворе и ковырял землю совочком. Потом мы гуляли с бабушкой по набережной Невы, линиям Васильевского острова и глазели на витрины магазинов, выбирая себе подарки на Пасху и Новый год. Вечером после ужина, когда все укладывались на сон в нашем тесном подвале, бабушка, чтобы не будить остальных, шептала мне на ухо сказки. Но больше сказок я любил её рассказы про старину, про то как прапрадеда освободили от крепостного права и дали надел земли, как он посадил липы и построил свой дом в деревне Барсаново, какой красивый у него был жеребец Шелест и как ловко он ловил рыбу в реке Иссе, как её семья в двенадцать человек жала хлеб на поле с утра до ночи, как за столом нужно было дождаться пока не возьмёт первый кусок отец, как пешком ходили по воскресениям в Опочку на службу в церковь. Когда рассказ бабушки доходил до гражданской войны, на которой погиб её брат Кузьма из Семёновского полка, а потом о расстреле прадеда Антона отрядами чекистов, о войне с фашистами, на которой убили её мужа Якова и сына Толю, глаза мои слипались крепким сном.
На следующее лето мы поехали на Украину, на Черниговщину, к папиным сестрам Ольге и Лидии. Из окна вагона я видел, как мимо проносилась Родина, широкие реки с мостами, дремучие леса и бескрайние зелёные поля. Потом мы долго плыли на пароходе по широкой реке мимо разных городов и деревень. На палубе было много детей и мы играли в прятки.
Когда мы добрались до родственников, от усталости я уснул, и помню во сне на меня прыгнула огромная черная собака. Я вскрикнул, мама обняла меня и сказала: «Это значит, что скоро приедет папа». Действительно, утром приехал папа и мы, позавтракав творогом с мёдом, побежали ловить рыбу на Днепр. Мёду в деревне было очень много, потому что все в деревне разводили пчёл и собирали душистый мёд и воск, который продавали государству через кооперативы. Мне было очень обидно, что все в деревне носили ту же фамилию, что и я — Вощилины. Это потому, что фамилии в старину имели только дворяне, а крепостному люду фамилий не полагалось. А когда крепостное право император Всероссийский Александр II отменил, то вольным крестьянам давали фамилии по их промыслу. Вот и получили все мои родственники по папиной линии фамилию Вощилины потому, что разводили пчёл и вощили пчелиным воском верёвки для речных и морских дел.