Она медленно покачала головой.
— Я польщена, Натэниэл, правда польщена, и благодарю тебя. Но если бы я согласилась выйти замуж за всех мужчин, которые говорили, что любят меня, то мои женихи не уместились бы даже в большом шатре для общих молебствий. Любовь — это еще не все, Натэниэл, одной любви для меня недостаточно. Кроме того, я собираюсь выйти замуж за твоего брата.
— За Гидеона? Ты с ним обручена? Но он никогда об этом не говорил!
— Он еще сам об этом не знает. Папа говорит, что он хорошая партия. У Гидеона блестящее будущее. Пресвитеры уже имеют на него виды.
Нэйт пошатнулся и сделал шаг назад. Он не хотел верить тому, что слышал.
— Не смотри на меня так, — резко сказала Лили. — Сейчас ты ведешь себя, как мальчишка. Где твой здравый смысл? Посуди сам, Натэниэл, — мне шестнадцать лет, и я всю свою жизнь переезжаю с места на место вместе с папой. То одна церковь, то другая, то один палаточный лагерь, то другой. Мне уже давно пора быть замужем. Мне до смерти надоело все время жить в чужих домах и благодарить за это их хозяев. И мне бы очень не хотелось еще раз переступить порог палатки. Я хочу иметь собственный дом и двор, весь усаженный цветами, и чтобы мне было где развесить свои платья и не приходилось то и дело укладывать их в дорожный сундук.
— Я смогу дать тебе дом.
— Что? Фермерский домишко с облупившейся краской? И чтобы на много миль вокруг не с кем было словом перемолвиться, а главным развлечением было бы общее молитвенное собрание в палаточном лагере, которое бывает раз в году? Нет уж, спасибо. Я хочу жить в пасторском доме в приятном, уютном городе, с настоящими магазинами и чтобы люди обращались со мною с особым уважением, потому что я жена священника. Я хочу иметь модный зонтик от солнца и хочу ходить с ним по улице, раскланиваясь направо и налево и зная имя каждого, кто будет попадаться мне на глаза.
Нэйту нечего было ответить на это.
— Но… но ведь Гидеон даже не помышляет о женитьбе, — проговорил он в отчаянии.
Губы Лили изогнулись в загадочной улыбке.
— Я сделаю так, что он будет помышлять, — сказала она, потом шагнула к Нэйту. — Можешь поцеловать меня еще раз, на прощание. А если ты что-нибудь скажешь Гидеону, я назову тебя лжецом. По правде говоря, ты нравишься мне куда больше, чем твой брат. Жаль, что хорошая партия для меня он, а не ты. Я уверена, что он целуется совсем не так здорово, как ты, Натэниэл. Мне понравилось, когда ты целовал меня. Поцелуй меня еще раз. А потом нам надо будет идти обратно.
— Нет! Не уходи!
Ладони Нэйта сомкнулись вокруг ее талии, совсем как в его фантазиях, он приподнял ее и приник к ее губам в долгом пылком поцелуе. Ее руки обняли его и крепко стиснули. Он чувствовал, что она вся дрожит.
Когда они перестали целоваться, Нэйт продолжал держать ее так, что ее ноги не касались земли.
— Выйди за меня замуж, Лили! Я обещаю тебе — когда-нибудь я разбогатею. Я далеко пойду.
Он снова поставил ее на землю.
— Выходи за меня, — повторил он. Ее поцелуй разрушил в прах все его самообладание, и его большие, крепкие руки сами легли ей на грудь.
— Я люблю тебя, — простонал он. Его ладони и все тело горели как в огне.
Лили тихо взвизгнула.
— Пусти меня! Ты противный! — И она заплакала.
Нэйт отшатнулся назад. Его жег стыд и чувство страшной вины. Его руки действовали помимо его воли. Они осквернили Лили, этого ангела! И им хотелось еще большего! Нэйт сжал их в кулаки и изо всех своих сил ударил ими по стволу ближайшего дерева. Он бил снова и снова. Он почувствовал, что Лили тянет его за плечи, но даже не обернулся. Когда он почуял запах крови, брызжущей из его разбитых рук, он остановился. Руки еще понадобятся ему, чтобы работать… До его слуха смутно донесся звук шагов убегающей Лили.
Семье он сказал, что ему пришлось отбиваться от собаки, которая на него напала. Элва перевязала его.
Ближе к концу дня Гидеон подбежал к их матери и объявил, что сам преподобный Дэн Гэскинс велел передать ему, что хочет с ним побеседовать. Он предлагает взять его с собой на испытательный срок в качестве разъездного проповедника.
— Я буду везде ездить с ним, ма, и буду у него учиться. Он будет наставлять меня, когда мне понадобится помощь. Это такая великая честь, что я просто не знаю, что делать!
Нэйт закрыл глаза и зажал руками уши. Ему хотелось умереть.
Глава 2
…Пять лет спустя…
24 августа 1880 года
Чесс увидела его издалека — он шел навстречу ей по пыльной дороге. Он был приезжий, в этом не приходилось сомневаться, ведь в здешней округе все друг друга знают. Должно быть, он чувствует себя прескверно: в этот знойный день на нем был темный костюм и темная городская шляпа, туго сидящая на голове. Чесс нагнула голову, чтобы широкие соломенные поля ее собственной шляпы заслонили слепящий блеск солнца, уже клонящегося к закату. От мысли о том, что кому-то сейчас еще жарче, чем ей, и он еще больше потеет, она почувствовала себя немного лучше. По ее шее сбежала струйка пота.
Она вскинула голову и прищурилась. Интересно, кто бы это мог быть? Приезжие тут редкость, особенно приезжие, передвигающиеся пешком. Ведь даже у самого бедного издольщика есть повозка и мул. Незнакомец подходил все ближе. Теперь она могла разглядеть форму свертка, который он нес в руке, только это был не сверток, а докторский саквояж. Неужели старый доктор Мерчисон пригласил к себе помощника? Хорошо бы, если так. Доктор Мерчисон уже так стар, что лечением заболевших обитателей плантации в основном приходится заниматься ей самой. Она может зашить глубокий порез ничуть не хуже его, а по правде сказать, даже лучше, потому что она по крайней мере видит, что делает, а доктор Мерчисон от старости стал подслеповат. Остается надеяться, что он все-таки знает, что делает, когда готовит микстуры для ее матери.
Чесс почувствовала, что ее плечи невольно сгорбились, и тут же распрямилась. До этого приезжего ей нет никакого дела, да и поздно уже. Расчистка ручья заняла больше времени, чем следовало, несмотря на то, что она сама присматривала за всем, стоя в грязи и говоря работникам, что делать. Чесс посмотрела на свой измазанный комбинезон и грязные сапоги. Что ей сейчас нужно, так это принять прохладную ванну. И вымыть волосы. Она заправила свои косы под шляпу, но наверняка грязь как-нибудь добралась и до них.
Она шлепнула мула вожжами по спине. «Ты такой же ленивый и никудышный, как и все прочие твари в этой Богом забытой дыре, — подумала она. — Но ты все-таки довези меня домой, а? Мне сегодня еще надо переделать десять тысяч дел».
Мул ненадолго ускорил шаг, потом снова затрусил еле-еле. Чесс наклонилась вперед и от души хлестнула его по крупу некогда элегантным, а теперь уже изрядно потрепанным хлыстом для верховой езды. Повозка покачнулась, подпрыгнула и покатилась быстрее вслед за встрепенувшимся, резво зарысившим мулом. Чесс вздернула подбородок, чтобы лучше ощутить дуновение воздуха на своем разгоряченном лице.
И увидела, что незнакомец идет босиком. Шнурки его сапог были связаны вместе, и сапоги болтались у него на шее.
«Хорош доктор, нечего сказать, — с презрением подумала Чесс. — Как видно, ему не на что даже поставить на свои сапоги новые подметки. Еще один под стать старику Мерчисону».
Она натянула вожжи, чтобы заставить мула перейти на шаг, перед тем как повернуть его к открытым заржавленным воротам. Когда она начала поворачивать, приезжий вдруг перешел с шага на бег.
— Эй, мистер! — закричал он. — Подождите, пожалуйста!
Чесс остановилась и обернулась, глядя на подбегающего незнакомца. Сапоги били его по груди в такт топоту его босых ступней. Маленькие клубы пыли взлетали от сапог одновременно с большими клубами, которые вздымали его ноги. Сколько же у него энергии… Да, он явно не из этой одряхлевшей части света…
Когда он подбежал к повозке, она увидела, что он нисколько не запыхался.
— Вы первая живая душа, которую я встретил за последний час, — сказал он, улыбаясь. — Где здесь дом Стэндиша? Или я его уже прошел?