Это очень древний механизм, он сложился задолго
до появления человека и особенно характерен для
животных, живущих стаями, стадами, семьями. Восходит
он к инстинкту самосохранения и обычно
сопровождается эмоцией испуга. Чем более замкнутой была группа,
тем большим было взаимное доверие ее особей и тем
шире распространено подражательное поведение. Оно
помогало стаду или стае мгновенно реагировать на
многочисленные опасности, быстрее, отыскивать пищу.
«Очеловечившись» в современном обществе, механизм
подражания заставляет людей слепо следовать моде,
слушать одни и те же шлягеры, смотреть лишь
апробированные «общим мнением» фильмы и т. д.
Исследователи «первобытных» общин подчеркивают, что
всяческие нововведения воспринимаются ими крайне
враждебно. «Быть как все» — является нормой поведения
членов коллектива. Естественно, что при этом не могло
быть и речи о том, чтобы мифы, ставшие священными,
могли подвергаться ревизии или проверке. «Это истин-
но потому, что так учили предки», — подобного рода
фразу этнографы слышали от аборигенов Австралии и
эскимосов Арктики, бушменов Калахари и индейцев
Амазонии.
Несомненно, в первобытном обществе помимо
механизма подражания, унаследованного от животных,
действовал и чисто человеческий, именуемый психологами
механизмом мнения труппы. Эксперименты,
проведенные социологами в содружестве с психологами,
наглядно показали силу его действия. Если вся социальная
группа будет утверждать нечто, явно противоречащее
восприятию или выводам индивида, то он, вопреки
своим личным ощущениям и выводам, присоединится к
мнению группы, особенно если она для него
авторитетна. По существу, это своеобразная трансформация
механизма подражания, которая существует лишь в
человеческом коллективе, пользующемся членораздельной
речью. В своей известной книге «Я и мы» советский
психотерапевт В. Л. Леви по этому поводу замечает:
«Вот непосредственный механизм, по которому
человек— дитя своего времени и своего места; мы
начинаем понимать, каким образом в поколениях держатся
заблуждения, которые кажутся такими нелепыми:
коллективные заблуждения имеют силу закона...»
Механизмы подражания и мнения группы, как и
механизм первой информации, играли роль
стабилизирующего фактора, позволяли сохранять неизменным
основное содержание мифа. Подражательное поведение
в ряде случаев могло приводить к групповым
галлюцинациям,, особенно у людей эмоциональных. Особую
роль в создании мифов, в поддержании их авторитета
играл контингент лиц, наделенных особым
психическим складом, стоящих на грани психопатии, а очень
часто и перешагнувших эту грань. В более поздние
эпохи они стали своего рода посредниками между
миром мифов и миром действительности — шаманами,
колдунами, заклинателями. Внушаемостью,
впечатлительностью, фантазией обладают в той или иной мере все
люди, но нашим предкам эти качества были
свойственны в большей степени, чем нам. По-видимому, прежде,
как и ныне, были люди, более подверженные внушению,
впечатлительные, более склонные к фантазированию,
чем все остальные члены общины или ллемени. Для них
в большей степени, чем для остальных, являлись
реальностью персонажи мифов, а для некоторых грань
между реальным и воображаемым исчезала полностью.
и они становились наиболее сведущими лицами в
области мифологии.
Известно, что люди с отклонениями от нормальной
психики почитаются в «первобытных» обществах как
«священные безумцы», их слова трактуются как
пророчества, глас божий, изъявление воли высших сил. А то,
что мы узнаем об обрядовой стороне «первобытных»
верований, «можно во всей реальности увидеть в
психиатрических больницах, где люди цивилизованные,
люди весьма образованные проявляют в
патологическом состоянии то, что у примитивных народов
является объектом подлинных верований», — справедливо
заметил известный русский этнограф Л. Я. Штернберг в
своей фундаментальной работе «Избранничество в
религии». Ибо «в религии индивидуальность
патологическая играет такую же роль, как и индивидуальность
нормальная. Видения во время галлюцинаций,
сообщенные окружающим, принимаются последними с
полной верой в их реальность».
Использование патологических состояний психики
для контакта с мифическими предками, миром духов
свойственно всем первобытным верованиям. Но,
собственно говоря, это же состояние берут на вооружение и
любые религии. Вспомним видения Мухаммеда,
основателя ислама; Лютера, узревшего черта; шведского
мистика Сведенборга, разговаривавшего с духом
Вергилия и посылавшего свой дух, отделенный от тела,
путешествовать на Меркурий, Марс, Юпитер, где тот
вступал в беседы с обитателями этих планет; иудейских
пророков, утверждавших, что устами их говорит сам
господь; христианских святых, воочию видевших и
слышавших ангелов-хранителей и бесов-искусителей и
многих других «избранников», духовидцев, пророков,
святых, юродивых, божьих людей. В наши дни они нашли
бы понимание не столько у благоговейно внимающих
им верующих, сколько в кабинете врача-психиатра. В
первобытном обществе люди с подобным складом
психики, вероятно, были главными творцами, интепретато-
рами и хранителями мифов.
Потребность объяснить мир с течением времени
развивалась. Можно попытаться наметить вехи на пути
развития объяснения без исследований, которое
привело к созданию мифологии, мифологического
мировоззрения.
Сумев объяснить редкие, необычные явления с
помощью фантастических образов, первобытный человек по-
лучил своеобразную технологию, позволяющую ему
таким же образом объяснять и многое другое в
окружающем мире. И персонифицироваться, отождествляться с
фантастическими образами стали не только редкие,
вызывающие стр.ах явления — извержения, затмения,
землетрясения, но и частые, хотя не каждодневные, такие,
как грозы, бури, наводнения, лесные пожары. А следом
за ними, по-видимому, и такие частые, но совсем
нестрашные явления, как, например, радуга, дождь, облака
необычной формы, ибо и они возбуждали любопытство
и потребность в исследовании неожиданностью своего
появления и непонятностью. Разумеется, исследовать их
человек не мог, поэтому и они получали объяснение
без исследования.
Известно, что современные «первобытные» народы,
как когда-то наши древние предки, олицетворяют и
обожествляют не только редкие и сравнительно частые
явления природы, но и те объекты природы, которые
они могут наблюдать ежедневно, например, солнце и
луну, огонь в очаге и воду, ветер и звезды. Что же
заставляло древних делать это, если тут нет встречи с
пугающей неизвестностью? По всей вероятности, все та
же, но уже значительно развившаяся потребность в
объяснении словом через миф. Она развивалась и
расширялась вместе с развитием сознания, мыслительных
способностей, языка и речи, и на каком-то этапе человек
ощутил потребность объяснять и такие явления,
которые прежде он видел всегда, но воспринимал как бы
автоматически, — светят солнце и луна, дует ветер,
ночью появляются звезды. Но вот возникает новая
потребность— объяснить не только редкое и опасное, а
вообще все вокруг, ибо оно также оказывается непонятным.