Он вставал, подходил к окнам и смотрел на холмы за стеклом, и каждый раз, когда он, постояв в задумчивости, поворачивался, чтобы сесть обратно, он смотрел на нее и улыбался как-то неопределенно, его улыбка нравилась бабушке чуть не до боли, и потом весь день ее переполняло волнение.
Однажды за ужином Ветеран прошел мимо бабушкиного столика, и вид у него был нерешительный, словно он не знал, куда бы ему сесть, тогда бабушка убрала пальто и сумочку, освобождая ему место. Он сел, и они улыбнулись, глядя друг другу в глаза, в тот вечер они не притронулись ни к еде, ни к питью. Ветеран страдал той же болезнью, что и бабушка, и в его почках тоже было полно камней. Он прошел через всю войну. Мальчишкой он зачитывался романами Сальгари и записался добровольцем на флот. Ему нравились море и литература, особенно поэзия, которая поддерживала его в самые трудные минуты. После войны он окончил университет, а недавно переехал из Генуи в Милан, где преподает итальянский язык, изо всех сил стараясь, чтобы ученики не скучали, и живет в доме с общей галереей в двух белых-пребелых комнатах в мезонине, где не осталось и тени прошлого. Женился еще в тридцать девятом, у него есть дочь первоклассница, которая учится писать и рисовать орнамент, как это нынче принято, узор, вроде того, что бабушка вышивает на салфетках, только в тетрадках в клеточку, где им обрамляется каждая страница. Его дочка очень любит школу, запах книг и писчебумажных магазинов. А еще она любит дождь и зонтики, они с женой купили ей в подарок цветастый зонтик, похожий на пляжный. В это время года в Милане все время дожди, но она дожидается, когда он придет, в любую погоду, на ступеньках или прыгая в большом внутреннем дворе, куда выходят окна квартир людей попроще, а еще в Милане бывает туман, о котором бабушка раньше и понятия не имела и, по описанию Ветерана, решила, что туман напоминает потусторонний мир. А у бабушки детей нет. Из-за этих камней в почках. Ей тоже очень нравилась школа, но в четвертом классе ее оттуда забрали. Учитель пришел как-то к ее родителям и стал уговаривать их отправить девочку в гимназию или хотя бы в училище, потому что она уж больно хорошо пишет, и родители ее страшно перепугались, что их заставят послать бабушку учиться дальше, и посадили ее дома под замок, а учителю сказали, что их трудностей ему не понять и чтобы он оставил их в покое. Но писать и читать она уже научилась и всю жизнь что-нибудь тайком писала. Стихи, например, или просто записывала свои мысли. Или то, что с ней случалось, но и немного присочиняла. Она скрывала это ото всех, боялась, что ее примут за сумасшедшую. А вот ему она об этом рассказала, ему она доверяла, хотя они и познакомились всего час назад. Ветеран пришел в восторг и заставил ее торжественно поклясться, что она не будет стыдиться и позволит ему прочесть свои записи, если они у нее с собой, или перескажет: ему-то сумасшедшими кажутся все остальные, а вовсе не она. У него тоже есть своя страсть: он играет на пианино. Пианино в их доме было всегда, когда-то на нем играла его мать, и каждый раз, приезжая на побывку домой, он играл часами. Высшим своим достижением он считал «Ноктюрны» Шопена, но, когда он вернулся с войны, пианино куда-то исчезло, и он не решился спросить у жены, куда оно подевалось. Теперь он купил новое, и пальцы начинают вспоминать.
Здесь, на водах, ему очень не хватало пианино, но до того, как он познакомился с бабушкой, потому что, когда он с ней разговаривает и смотрит, как она смеется или грустит, смотрит, как ее волосы выбиваются из прически, когда она жестикулирует, или любуется ее тонкими запястьями, сравнивая их с ее потрескавшимися ладонями — он все равно что на пианино играет.
Теперь бабушка и Ветеран все дни проводили вместе, разве что кто-нибудь из них отлучался по нужде, да и то скрепя сердце, и плевать им было на сплетни: ему — потому что он был с севера, а бабушке и подавно, даром что она с Сардинии.
По утрам они встречались за завтраком: тот, кто приходил первым, не торопился завтракать, поджидая другого, а бабушка постоянно боялась, что Ветеран может уехать, не предупредив ее, или что она ему надоест и он пересядет за другой столик, удостоив ее лишь холодным кивком, как все те мужчины, что навещали ее по средам много лет назад. Но он всегда выбирал ее столик, а если ей случалось прийти позже, она сразу понимала, что он ее ждет, потому что он пил только кофе, а к еде не притрагивался, и бабушка так и заставала его за своим столиком перед пустой чашкой. Завидев ее, Ветеран тут же хватал свой костыль, вскакивал, словно отдавая честь своему капитану, слегка наклонял голову и говорил: «Здравствуйте, принцесса», — и бабушка смеялась, взволнованная и счастливая.