СУДЫ И СУДЬИ В МИРОВОМ ФОЛЬКЛОРЕ
1.
Легенды, рассказы, сказки, басни и анекдоты о судах принадлежат к числу наиболее распространенных в мировом фольклоре. Они имеются, по существу, у всех народов наряду с рассказами о хитрецах, глупцах и простаках, о состязаниях и разделах. Это и неудивительно: с древнейших времен, задолго до того как у разных народов оформилось государство и развитое право, в жизни людей постоянно возникали спорные и конфликтные ситуации, требовавшие третейского разрешения[1]. «Разрешающей» инстанцией не обязательно должен был быть формальный суд или облеченный специальными полномочиями судья; это могло быть и общее собрание племени, и вождь, и старейшины, мудрецы, и просто любой третий человек: сосед, первый встречный, способный «рассудить»[2] В фольклоре, естественно, не могли не отразиться в той или иной форме эти жизненные ситуации.
Истории о судах могут быть оформлены в самостоятельные рассказы и сказки» могут входить в качестве эпизодов в другие, самые разнообразные тексты. Сказки, повествующие о судах, могут быть волшебными, бытовыми, животными; тема суда может быть связана в них со всевозможными иными. Не случайно во всех известных указателях сказочных сюжетов истории о судах разбросаны по самым разным группам. В знаменитом указателе Аарне — Томпсона (1; в дальнейшем — AaTh) это, например, номера 155 (неблагодарное животное хочет съесть своего спасителя; оба обращаются к судьям), 926 («Суд Соломона»: две женщины претендуют на ребенка; судья выявляет настоящую мать), 976 (необходимо выяснить, кто из трех братьев вор; рассказывается история о благородных поступках жениха, возлюбленного и вора; тот, кто называет самым благородным вора, невольно выдает свою сущность и оказывается разоблачен); 1310 (о щуке которую в наказание решали утопить), 4585 (человека научили, как притвориться на суде сумасшедшим, чтобы избежать наказания; после суда он пользуется тем же способом, чтобы не уплатить советчику за помощь); 1660 («Шемякин суд»: человек показывает судье камень за пазухой; тот думает, что это взятка, и выносит несправедливый приговор) и многие другие[3].
Разнообразие и разнородность историй о судах, конечно, затрудняли их выделение в какую-то одну особую группу. Путь здесь был подсказав знаменитой работой В. Я. Проппа «Морфология сказки» [12]. В. Я. Пропп советовал приглядеться не только к содержанию сказок, во и к их строению, что дозволяет более четко определить разряд; сам он блестяще осуществил это на материале волшебной сказки[4], определив направление поисков для многих исследователей.
Сделать то же самое в отношении сказок о судах оказалось не только возможно, но, как мы увидим дальше, во многих отношениях и целесообразно.
Впервые на тексты о судах как на особый, не только тематический, но структурно-смысловой тип указал Г. Л. Пермяков. В книге «От поговорки до сказки» [М., 1970, с. 64 — 65] и особенно в предисловии к сборнику «Проделки хитрецов» [11, 15] он предварительно наметил также систему логической трансформации, свойственной этому типу, противопоставив судам мудрым и справедливым суды глупые и неправедные, а также выделив суды, где правыми (или неправыми) оказываются обе противные стороны, и суды-дилеммы, вообще не дающие ответа на вопрос, которая из сторон права.
Хотя такое предварительное подразделение по принципу справедливости - несправедливости и мудрости — глупости при более углубленном знакомстве с материалом потребовало, как увидим, существенного уточнения, сам принцип подхода оказался весьма плодотворным. Рассмотренные в совокупности, тексты о судах обнаружили общность, которая позволяет выделите их в своеобразную группу, обладающую особыми тематическими, структурными и смысловыми свойствами.
2.
Приглядевшись ко множеству сказок, басен, легенд и анекдотов, представленных в нашем сборнике, мы без труда обнаружим, что все они построены по сходной схеме. Суть ее в общих чертах такова:
1) Между двумя (или более) персонажами возникает конфликт (спор, тяжба): о разделе добычи (имущества, наследства и т. п.) или возмещении убытков, о том, кому должен достаться ребенок (муж, невеста), кто [в большей степени] виноват в том или ином проступке или преступлении, чьи действия [в большей степени] справедливы, законны, кто [в большей степени] обладает теми или иными качествами (умом, глупостью, леностью, силой) и т. п. Нередко вначале представлен лишь один участник конфликта (истец, пострадавший), второго (ответчика, вора, убийцу) лишь предстоит выявить; но он обязательно должен фигурировать хотя бы заочно или подразумеваться[5].
1
О существовании определенных правовых понятий «до права» пишет О. М. Фрейденберг: «Старая теория о первоначальной стадии полного произвола и господства страстей должна быть так же опровергнута, как теория первоначального беспорядочного сожительства полов или теория первоначального социального произвола с его насилием и грубостью („дикостью", людоедством, кровожадностью и т. д.)» [14, 153; первая цифра здесь и в дальнейшем означает порядковый номер источника в списке литературы, вторая — страницу].
2
Ср., например, в древнеиндийской «Панчатантре»: «О водоемах, о прудах, домах, колодцах и садах/Пускай сосед решает спор, — так Ману поучает нас» [84, 208]. (Ману — легендарный мудрец, которому приписывается известный сборник древнейших законов.) Или в персидской «Книге попугая»: спорщики решили «избрать судью, стали на краю дороги и сказали: «Первый, кто подойдёт с этой стороны, будет судьей между нами» [50, 60]. «Позднейшая логика говорит, — отмечает О. М. Фрейденберг, — что судья имеет специальные данные, делающие его разбирателем тяжбы. Однако низовые суды в том и состоят, что судьи в них „выборные", прямо из народа, а не люди с юридическим образованием» [14, 155].
3
Здесь вольно излагается лишь один из вариантов каждого сюжета: вместо животного в сказке может выступать чудовище, вместо братьев — друзья и т. д. Это обстоятельство, кстати, во многих случаях затрудняет отыскание нужного сюжета в существующих указателях. Так, сюжет, соответствующий нашему № 236 («Сваренный горох может расти так же хорошо, как из сваренных яиц выводятся цыплята»), в указателях Аарне — Томпсона, Ларне — Андреева [2, в дальнейшем — АаАн) и «Восточнославянская сказка» (3, в дальнейшем — ВС] помещен в разделе «О чертях» (821 В. Черт-адвокат); между тем в известных записях (см. примеч. к № 236) сплошь и рядом фигурирует вместо черта человек, трикстер. Человек нередко оказывается и героем сказок, помещаемых обычно в разделе о животных, и т. д.
4
«Волшебные сказки обладают совершенно особым строением, которое чувствуется и сразу определяет разряд, хотя мы этого и не осознаём [12. 12].
5
Возникновению конфликта могут предшествовать самые разнообразные предыстории, иногда весьма обширные, представляющие самостоятельные сюжеты; для рассказов о спорах и судах это, однако, именно предыстории.