В хату вошел весь перемазанный в мазуте Гриша, веселый, оживленный. Увидел Надю.
— Ого! Чем обязаны? А, впрочем, все нормально. Шел нескончаемый поток гостей! — продекламировал он, подошел к Наде, чмокнул в щеку. — Привет, сестричка. Надеюсь, с добрыми вестями? Потому что во все времена гонцов с недобрыми вестями…
— Ну, конечно, с добрыми, — улыбнулась Надя и чмокнула Гришу, не касаясь перемазанной щеки. — Привет, брат-отшельник.
— На собственной белой яхте прикатили с попутным ветерком?
Надя, окинув взглядом перемазанного Гришу, спросила:
— Слушай, тебе не надоело в грязи копаться?
— Нет! Воды — полно, корыто не течет. А золотых рыбок — две. Вон плавают, кушать просят.
— Как мы и договорились, мой Леня нашел тебе место. Подробности дома с ним обсудишь. Место — любой позавидует. Корыто больше не потребуется.
— У тебя удивительное единодушие с папашей. Своей настойчивой просьбы я что-то не припоминаю, хотя… должность президента Академии Наук меня, пожалуй бы, устроила.
Надя засмеялась.
— Но, — продолжал Гриша. — Моя жена Клавдия Матвеевна, — он повернулся в сторону Клавы, церемонно раскланялся, повернулся к Наде, — моя жена Клавдия Матвеевна любит коров, а я люблю ее. А известно, что куда муж, то есть я хотел сказать, куда жена, туда и муж. В городе коровники- не строят. А нитка за иголкой, иголка за ниткой.
— Муж?! — Надя была потрясена. — Ах, муж. Который по счету?
Гриша молча посмотрел на Надю и с грохотом распахнул дверь:
— Скажи спасибо, что родилась женщиной, а то пришлось бы собственным носом пересчитать все ступеньки. Шагай!
— Учти, я тебе этого не прощу! — крикнула Надя, выбегая.
— Учту при повторном нападении, сестренка!
— За что они так не любят меня, Гришенька? — припала к Грише Клавка.
— Обойдемся, — ответил тот, глядя в разнесчастное Клавкино лицо.
Мария стелила постель. Взбудораженная Надя ходила по комнате.
— Выходит, ты смирилась с такой невесткой?
— На все время надо. Люба, так та советует не мешать им.
— Какая Люба?
— Вежиевец, секретарь наш.
Надя даже остановилась:
— Меня с работы срываешь, а сама в Вежиевец за советами бегаешь? Да как понимать тебя, мама?
— Я уж и сама себя не понимаю, доченька. И за сердце хватаюсь, и к разумному прислушиваюсь. Главное, хочу, чтоб вам хорошо было.
— Дело твое, но ноги моей у них в доме не будет!
— Как же так, доченька? А Гриша? Да и Клавка? Работящая она.
Мария была расстроена жестокой категоричностью Нади.
— Работящая… И вообще, мама, что у пас в доме делается?
Мария присела на постеленную кровать. Устало смотрела на дочь. Болело сердце.
— Зачем отец пожаловал?
— Я его не звала.
— Но и не отправила.
— Не чужой же.
— Хуже! — крикнула Надя. — Забыла, как дед чуть не помер, Гриша болел, а он письмо из города прислал — не надейся, не жди. Как ты плакала по ночам. Я не забыла. Ненавижу его! — Надя зарыдала. — Лучше бы он погиб, пропал без вести, чем столько горя.
Мария подхватила рыдающую дочь.
— Ненавижу! — кричала Надя, обнимая мать.
— Божечки… Наденька!.. Сколько злобы в тебе… — Мария не замечала, что и сама плачет, гладила, успокаивала дочь. — Опомнись! Разве я тебя этому учила?
Машина стояла посреди двора. Дед Кирилл загружал в багажник яблоки. Иван, с тряпкой в руках, наводил глянец. Зять возился в моторе. Надя резала и тщательно составляла букет цветов.
Наконец зять захлопнул крышку капота, сел за руль. Из дома вышла Мария в своем строгом костюме и села на переднее сиденье. Надя подошла к отцу:
— Не обижай маму.
— Как можно… — удивился и обрадовался Иван вниманию Нади.
Надя поцеловала деда и быстро пошла к машине.
Качались деревья, осыпались листья, промелькнул убегающий заяц. В машине уютно, работал приемник.
— Переезжай к нам, мама, — обнявши мать, сказала Надя. — У нас тебе хорошо будет. А они пусть живут, как знают. Поедем, мама…
Марии были приятны уговоры дочери.
— Спасибо, родная. По пока никак нельзя.
— Из-за Гриши? — Надя сникла.
— Дел много, и из-за него тоже…
— Ты всегда больше его любила.
Машина остановилась.
— Всех я вас люблю, доченька. — Мария нежно прижалась к дочери, поцеловала се и вышла из машины.
Иван лежал под скирдой, блаженствовал. Рядом — топорик, холщовый мешок наполовину с — орехами. Он лежал в тишине, разомлевший от теплого солнца, щелкал орехи, запуская руку в мешок.