Позавтракав мы отправились в парк и в этот раз «механы» БМДэшек составили нам компанию. Досмотрев ночные сны и устав валятся я вылез из БТРа и осмотрел парк — прибывшие из штаба офицеры куда-то ушли и в парке абсолютно ничего не происходило. Спать мне больше не хотелось и чтобы как-то развлечься я перелез через забор с целью приобрести батарейки для плеера, а также колу и шоколад. Можно было бы конечно обойти вокруг казармы, но тогда я рисковал попасться на глаза кому-либо из командиров, что в мои планы не входило: я надеялся, что о нас забудут до самого вечера. Вернувшись я полакомился шоколадом, послушал плеер, ещё немного повалялся когда кто-то из сослуживцев открыл люк БТРа и предупредил о том, чтобы я не спал, поскольку проверка техники возобновилась. Насколько я помню до нас проверка так и не дошла — офицеры штаба проверяли «бэшки».
Я не переставал удивляться, с чего это вдруг технику проверяют повторно, тем более что этой весной помимо полного технического обслуживания наши пожилые «восьмидесятки» даже были покрашены. Про покраску БТРов проводимую в Боснии следует рассказать особо. Дело тут в том, что каждая рота красила свои машины собственной краской (именно собственной, поскольку её не выдавали), причём машины красились довольно часто, приблизительно раз в два года. Обычно в Российской армии плановая покраска проводится намного реже и соответственно покраска машин столь часто являлась исключительно самодеятельностью нашего командования. Делалось это для того, чтобы машины постоянно участвующие в патрулировании и олицетворяющие военное присутствие России на Балканах выглядели как можно красивее. Поскольку каждая рота добывала краску самостоятельно, то в бригаде не возможно было отыскать двух подразделений в которых машины были покрашены однотипно. Более того, каждая рота стремилась предать камуфляжу своих машин вычурность и уникальность, что зачастую приводило к тому, что некоторые машины обладали диковинной, яркой раскраской. Если хорошо знать все БТРы бригады то даже не видя номеров конкретной машины можно было уверенно сказать к какому подразделению она принадлежит. С другой стороны посторонний наблюдатель ориентируясь только на тип камуфляжной раскраски ни за что не смог бы идентифицировать машину как принадлежащую России. Это видимо понимало командование и по этому каждая машина несла на своих бортах соответствующую надпись на английском языке. Мой БТР имевший номер 341 обладал такой надписью на левом борту (БТРы 2ПДР имели номера 341, 342,343 и именно с такими номерами они отправились в Косово). Машины нашей роты были покрашены однотипно, в трёхцветный продолговато-пятнистый камуфляж (жёлто-зелёно-корчневый), при их покраске использовалась автомобильная краска и поэтому они слегка поблёскивали на солнце.
Под множеством слоёв краски моего БТРа кое-где проглядывалась белая, как мне представляется ещё ооновская краска. Кроме того моя машина имела несколько пулевых отметин как я понимаю оставшихся тоже с тех времён когда она принадлежала Русбату. Два других БТРа нашей роты были старше моего, они даже имели ряд отличий по расположению ручек и поручней на корпусе, сколько раз красились они известно одному Богу. Забавным отличием моего БТРа от двух других машин нашей роты были установленные на нём наружные зеркала заднего вида от «Хаммера». Оригинальные зеркала БТРа крайне малы, а потому неудобны — «лопухи» «Хаммера» совсем другое дело. Я не знаю каким образом эти «лопухи» перекочевали на нашу машину, но точно уверен, что они не были куплены в магазине автозапчастей.