Выбрать главу

Через какое-то время я понял, что стою, вытянувшись, чуть ли не на носочках, на губах и на шее холодно от его губ и от того, что их больше там нет. Резко ясность в голове! Распахиваю глаза. Май стоит близко, но не касается меня, смотрит пристально и серьезно мне в лицо.

— Ты! — выдыхаю я в него. — Как ты мог? Кто тебе разрешал? Как ты посмел? Зачем?

— Ты мне нравишься.

— И что?

— И я тебе.

— Ты? Мне? Ты ублюдок! Как ты можешь нравиться?

Май сжал зубы, сдвинул брови и прошипел:

— Ты сейчас поступаешь неосторожно. Заметь, я тебе не сказал ни одного ругательного слова! Я очень нежно тебя попросил. Ты думаешь, что я так со всеми церемонюсь?

— Мне неинтересно, как с другими, наверно, со всеми по-разному. Но цели у тебя оправдывают средства, и нечего тут про «нравиться» говорить! Ты ни с кем не церемонишься!

У него что-то дёрнулось на лице, он тыльной стороной кисти руки провел вокруг моего лица!

— Мышонок. Не нужно корчить из себя удалого молодца, геройского храбреца. Никто тебе орден за отвагу в борьбе против подонка Мая не выдаст. Если завтра ты не приедешь на репетицию, то вся моя нежность к мышонку исчезнет. Я найду способ (я даже уже знаю, какой). Ты будешь играть в «Маёвке»! Понял?

— Уходи.

— Не слышу, понял?

— Я понял, уходи.

— Ты завтра придешь?

— Уходи… Я подумаю.

— Вот упрямый осёл!

— Мышонок!

— Хе-хе! Согласен! Но ты мне нравишься всё равно! Думай, мышатина, думай лучше.

Май ставит мне ласковый подзатыльник и стремительно выходит на балкон, растворяясь в стеклянной темноте двери. А я стою в трусах, прижавшись к стене, вобрав в себя скрипку, выпучив глаза, и слушаю тишину ночи после того, как шум мотора раскатисто проехал из моей комнаты куда-то в неизвестность. Я влип!

Комментарий к 3.

========== 4. ==========

Какое чудесное утро с тетей Анечкой! С моей уютной толстой няней чувствую себя счастливым маленьким ребёнком. Когда тебя будят с «потягушами-порастушами», когда в ванну просовывают свежее душистое полотенце, когда на кухне тебя ждут горячие бутерброды и кофе, сваренный на молоке, когда с собой насильно засовывают в рюкзак пакетик с яблоком и маленьким кексом - это счастье! Прыгаю через квадратик с троечкой вслед за мелкой соседкой Настёной, болтаю с ней всю дорогу до школы, дядя Илья приглашает меня к ним на ужин, узнав, что мама на гастролях. Какие хорошие люди меня окружают! Кроме того типа, что стоит на крыльце и курит.

Опять меня поджидает? В этот раз не пойду через запасный вход, да и поздно, он меня увидел уже. Май глубоко затягивается, презрительным жестом запуливает окурок, двигается мне навстречу. Перед крыльцом лужа, видимо, дворник не успел её разметать. Май спускается с крыльца к самой её кромке, смотрит, как я приближаюсь, на лице самодовольство и высокомерие ко всем клопам, что мимо него шествуют. Как меня бесит этот заносчивый ублюдок! Встал ведь так, что ребятне приходится его обходить по этой самой луже. Пуп вселенной! А Май еще и подзадоривает мое раздражение:

— Мышонок! Я ведь тебя здесь жду! Хочу задать вчерашний вопрос: придёшь на репу сегодня?

И я, разъяренный этим его «мышонок», впадаю, по видимости, в какой-то аффект, не ведаю, что творю! Ускоряюсь, подпрыгиваю и приводняюсь в эту самую лужу. Брызги жидкой грязи холодными лягушками разлетелись во все стороны, а значительная их часть - на навороченные светло-серые джинсы ублюдка, на его кеды-конверсы и даже на яркую жёлто-голубую толстовку. Получи, фашист, гранату! Май в прямом смысле слова онемел и обтекает, и никакого самодовольства в глазах! Только растерянность и брезгливость. Какой эффективный метод! Но я понимаю, что моё удовольствие, а также удовольствие всех тех, кто был невольным свидетелем столь удачного па, крат-ко-вре-мен-но! Надо бежать! И я вчистил внутрь школы! За собой услышал вой:

— Су-у-у-ука! Ты сейчас все вылижешь своим мышиным языком! Убью-у-у!

Я никогда не отличался ни спринтерскими, ни стайерскими способностями, еле-еле в норму на «четыре» укладывался на физкультуре, но общеизвестно, что жертва, спасаясь от хищника, увеличивает скорость до рекордной. Вот и я личный рекорд поставил! Сквозь всё фойе первого этажа я промчался как ветер, а ублюдок как торнадо, сшибая всех на своем пути, оставляя поваленные тела разного возраста. Наверное, эти тела и сбили спидометр моего преследователя. Однако на лестнице Май, перескакивая не через две, как я, а через три ступеньки, нагоняет, сцапывает за рюкзак, и … а-а-а… реверс! Мы зависли оба на рёбрах ступенек, он, удерживая меня за рюкзак, а я, силясь вытащить себя за поручень. Идея! Дёргаю рукой, поворачиваюсь в пол-оборота и стряхиваю с себя рюкзак назад! Свободен, противовес в виде ублюдка сброшен и летит с моим рюкзаком вниз, а я вверх.

— Су-у-ка! Ёб тебя! Мать твою! Что за?.. — раздаются крики под лестницей. Я выглядываю в пролёт, чтобы убедиться, что все живы.

— Эй! Ты жив хоть?

— Я-то жив! А ты готовься! — орёт мне ублюдок, откидывает прочь мой бедный рюкзак, и погоня продолжается! На втором этаже руки в боки стоит наша завхоз — Анна Александровна. Бегу к ней, как к спасительной крепости, тем более что по габаритам она действительно крепость. Но её достоинство в том, что она настоящая хабалка, пожалуй, единственная, кому наплевать на особое положение ублюдка в школе. Увидев, как я рассекаю к ней навстречу, она завопила:

— Это что за новости! Па-а-ачему мимо гардероба? Кто пропустил в куртке?

Расстегиваю куртку на ходу:

— АннаСанна! Я уже… Уже всё… Снимаю! Меня сейчас убьют! — и прячусь за нее.

Завхоз тут же кричит, как сирена, в сторону ублюдка:

— Какого растакого ты, бандит, в такой грязи здесь бегаешь?

— АннаСанна! — кричит бандит, задыхаясь. — Я уже… почти чистый! Сейчас убью эту мышатину и всё исправлю!

И мы бегаем вокруг завхоза, зыркаем друг на друга из-за ее шестидесятого размера: он с яростью, я в страхе. АннаСанна тоже крутится, как баба на чайнике:

— А ну! Пошли вниз оба, быстро! Закружили девушку вусмерть, — завопила она. — Если ты, бандит, убьёшь этого цыпленка и при этом что-нибудь разгромишь, то потом убью тебя сама!

— Договорились! — орёт Май, а я понимаю, что защиты не ожидается, и бегу на следующую лестницу. Ублюдок уже вновь догоняет меня. Хватает за куртку, но молния уже расстегнута! Выныриваю из неё, Май опять валится чуть ли не кубарем, ладно, хоть не с лестницы. Моя куртка летит куда-то в сторону. Где я потом буду её искать?

Это только в фильмах погоня имеет романтический дух, на деле от паники не соображаешь, что делаешь, а от страха совершаешь какие-то невероятно смелые поступки. Так, забежав на третий этаж, я выхватил из-за угла пластиковую корзину для мусора и метнул в ублюдка. В корзине было пару бумажек, но там же останки мела, вытряхнутые сюда из кабинета химии. Май теперь еще и в меловой пыли на когда-то яркой толстовке! Разве я бы не в обстоятельствах погони осмелился на такой артобстрел?

— Уррррою-у-у! — обещает ублюдок, и я сразу ему верю.

Мы забегаем в спортзал, где застаём физрука, расставляющего какие-то кегли для началки, видимо. Большая часть кегель падает от нашего велотона, мы бежим по залу, огибая снаряды и самого Вадима Сергеевича.

— Ва-а-адим Сергеевич! Па-а-амагитеее! — кричу я. На что физрук запальчиво отвечает:

— А я говорил тебе, что надо тренироваться! У тебя для лёгкой атлетики все данные, ты же всё пропиликал! Не понимаю только, почему по залу не в кедах? Деев, давно зал не оттирал?

— Некогда переодевать, мы торопимся! Стой, поганец!

— Нет уж, Ли, беги, не останавливайся, бег полезен! — распоряжается физрук.