— У меня с собой нет купальника.
— Там, где мы встретились, почти всегда пустынно. Надеюсь, вы в трусах?
Там действительно было пустынно, и она была в трусах. Через каждые сто метров на ослепительно-белых скалах загорали черные обнаженные пары. Сотни чаек кружили, гогоча, над выбеленными ветром островами, другие покачивались на волнах в двух шагах от берега. Платье упало к ее ногам, она вошла в море. Ее спина была такой же узкой и загорелой, как у ребенка. Я нырнул вслед за ней.
Из морской глубины я смотрел на ее тело, скользящее в лучах солнца. Плыла она тоже как ребенок. Она была удивительно изящна, и ее маленькая грудь сообщала этой грациозности дополнительную прелесть.
Я хотел схватить ее и прижать к себе, чтобы удержаться от этого, энергичными бросками я поплыл дальше в море. Кроме того, я хотел показать ей, какие у меня сильные мускулы.
Когда я вылез на берег, она, вытянувшись, лежала на животе, положив руки под голову. Полностью обнаженная. Закрыв глаза. Я лег рядом с ней и тоже закрыл глаза. Ничего не существовало, лишь гогот птиц, плеск волн, разбивающихся о скалы, и нежные ласки солнца, касающегося моей влажной кожи.
Через некоторое время она сказала:
— Альтона выкинули из его подвала.
— Что? — переспросил я, голова у меня гудела от солнца и жары.
— Мой друг, художник, о котором я вам рассказывала, его выставили на улицу. Он несколько месяцев не платил за квартиру.
— А за подвал тоже надо платить?
— А как вы думаете? Жестокость людей безгранична. Пятьсот франков в месяц. Не бог весть сколько, но для него это огромная сумма, картины почти не продаются. Когда он вернулся домой вчера вечером, все его вещи были выкинуты во двор, включая кровать и кастрюли. Вы представляете, что было бы, если бы пошел дождь, там были все его картины, это годы работы.
— Что он теперь будет делать?
— Он будет жить у меня.
Мое сердце замерло.
— У вас?
— А где же еще? У него куча долгов. Его жизнь ужасна, как только у него в кармане появляется хотя бы три су, он их пропивает. Я бы на его месте делала то же самое. А вы разве нет?
— Вы будете жить вместе?
— Он поживет у меня столько, сколько нужно. Я в него верю, он художник, творец. Когда-нибудь это оценят. Вы знаете людей по-настоящему талантливых, даже гениальных, и при этом совершенно нормальных? Он мог бы неплохо зарабатывать, украшая гостиные, замки, это его профессия. Но он рисует облака, он рисует ветер.
У меня пересохло во рту, и не только от солнца.
— Вы будете реже приходить ко мне.
— Глупости! Вы мой друг, Поль. С вами я чувствую себя свободной, мне легко и спокойно, я смеюсь. С ним — совсем по-другому, гораздо больнее.
— Почему женщины выбирают волков?
Она привстала, чтобы поймать мой взгляд, и я увидел влажный отпечаток ее груди, быстро испаряющийся с раскаленной скалы.
Он мог дотрагиваться до ее груди, целовать ее, гладить и покусывать. Этот мужчина, которого я не знал и к которому ревновал так, как не ревновал никогда в жизни, мог взять эту женщину, мог доставлять ей удовольствие и, может, заставлять ее кричать.
Мое страдание было так очевидно, что она сказала:
— Поль, только не вздумайте меня ревновать! Здесь мы с вами познакомились. Я в ту же секунду почувствовала, что жизнь дарит мне подарок, что вы упали ко мне с неба. Дружба — ведь это самое замечательное, что есть на свете. Любовь — это страдание, а дружба — счастье. Всегда, в любое время дня и ночи. Если бы передо мной стоял выбор, поверьте мне, ни минуты не колеблясь, я выбрала бы дружбу. Когда мы с вами познакомились, мы с Альтона переживали ужасные времена. Я уже говорила вам, он пьет и может быть грубым. Он зол на весь мир, с него словно кожу живьем содрали. Вы меня пригласили в ресторан, вы рассмешили меня, Поль, это было замечательно. Божественно.
Казалось, Сильвия видит меня насквозь, она почувствовала мое смятение, первые уколы ревности. Я не хотел ее огорчать.
— Теперь вы заживете по-семейному, вместе будете стирать свои стринги, — пошутил я.
— Вы же видите, что стринги я не ношу.
— Я ваш друг, Сильвия, я не осмелился посмотреть.
— Одно другому не мешает, совсем наоборот.
Прошло пять дней, а она не появлялась. Пять дней, в течение которых я обслужил сотни посетителей, ответил на миллионы вопросов туристов про наш залив, про наши церкви, про наши статуи Святой Девы… Я приносил счета, мыл посуду, отдавал килограммы монет сдачи, ни на секунду не переставая следить за улочками, выходившими на площадь.
Она вошла в ресторан почти в полночь, чуть раньше. Я сидел вместе с Тони у стойки, и мы подсчитывали выручку. Мне никак не удавалось сосредоточиться на всех этих счетах, мы несколько раз принимались нажимать одни и те же цифры на калькуляторе.
Я даже не могу сказать, как она была одета в тот вечер, она зашла всего лишь на минуту. Просто подошла к нам и бросила на стол белый конверт, на котором было написано мое имя. И ушла, не сказав ни слова, даже не улыбнувшись. Решительный вид и, кажется, оголенная спина.
— Уж не знаю, чем ты ей насолил, — ухмыльнулся Тони, — но что-то она сегодня не слишком любезна.
Несколько мгновений я теребил конверт в руках.
— Я пойду к себе, — сказал я наконец, — мне нужно побыть одному, закончим подсчеты завтра.
Я не хотел читать письмо в его присутствии.
— Мне посчитать все стаканы и тарелки, которые ты разбил за последний месяц? — бросил он мне вслед, когда я выходил за дверь.
— Посчитай все до единого! И приплюсуй все то, что ты продул за месяц в карты!
Поднявшись к себе и даже не сняв ботинки, я вскрыл конверт, развернул письмо и прочел его. У нее был изящный и плотный почерк, она писала черными чернилами, похожими на нее. Сердце мое колотилось.
Это письмо, наверное, тебя удивит. Оно удивляет и меня саму. Тем лучше, в конце концов, в этом его смысл. Я люблю потрясения. Возможно, ты сейчас дома. А если нет, прерви свою работу и поднимись на террасу, на ту, откуда видна площадь. Это будет лучшее место для чтения.
Я буду краткой, хотя такую манеру письма я не выношу, краткость все убивает. Главное всегда в деталях.
В следующий раз, когда я приду к тебе, дай своему телу свободу, позволь ему говорить. Я не из тех женщин, которых можно просто так завалить на диван и познать за десять минут. Но я признаю, что десять страстных минут близости могут стоить больше, чем унылые, тусклые ночи, которым нет конца. Я не изменилась, во мне по-прежнему нет желания. Чтобы оно появилось, тебе нужно было бы приручить меня, как Лиса. Но ты не Принц. Пожалуй, мне, как это ни странно, может быть просто любопытно, и в этом нет никакого извращения. Не беспокойся, мы останемся друзьями. Физическое влечение, овладевшее тобой, должно быть удовлетворено… И ты увидишь, что у меня, как и у всех, две ноги, живот и эректильные соски.
Мужчину, который ищет женщину, видно по взгляду. Одно могу сказать точно: я никогда не буду никому принадлежать. Мне долго внушали, что я не способна любить. Это лейтмотив моего детства. Я же думаю, что я просто ничья, и все тут. По крайней мере, я свободна. И, хоть иногда я просто погибаю, я все же — живу.
Не жди от меня большего, это все, что ты получишь. И не привязывайся ко мне, ты меня не знаешь. Мое истинное лицо заставит тебя ужаснуться.
А впрочем, возможно, мы больше и не увидимся.
Неважно. Самые ценные мысли — те, которые приходят в голову совершенно случайно.
Я был совершенно оглушен и потрясен. Женщина, которая вот уже месяц была моим наваждением, предлагала мне свое тело. Так просто, вдруг, без всякой причины. Тело, на которое я не осмелился даже взглянуть тогда, на скалах, из-за которого, когда я увидел его в первый раз, у меня перехватило дыхание, — она отдавала его мне.