Даже после сдвоенного взрыва слышно было, как кто-то заорал.
Серёгин уже лежал, распластавшись, под самым парапетом, но не там, где появлялся чёрный, а почти с противоположной стороны. Ну, давай…
Он на миг приподнялся, выпустил плотную очередь по чему-то движущемуся – и снова лёг.
Возобновилась пальба по нему – кажется, не такая плотная, как была ночью. Вероятно, всё-таки они оставили здесь прикрытие, а сами двинулись к основной цели. Но всё равно – чувствовалось, что народу внизу предостаточно. Рассматривая то, что медленно проступало у него на внутренней стороне век, Серёгин видел четверых стрелков с обычными винтовками, четверых, сгрудившихся вокруг чего-то, издали напоминающего маленькую зенитку, всадников и спешенных – всего около десяти – в тени деревьев, две повозки и тоже народ вокруг них правее и дальше…
Что-то оглушительно взвизгнуло, Серёгин оглянулся и сразу не понял, что это он такое видит. А видел он дымный след пролетевшей мимо ракеты! Так вот что это за повозки, вот что за «бомба» была минуту назад…
Он торопливо сгрёб то разбросанное, что уцелело на площадке после первого попадания (в парапете образовалась щербина в три кирпича), и полез вниз.
Замок пал, как падает в безветрие выеденное изнутри дерево. Только что всё было в порядке, шла ленивая трескучая перестрелка – и вдруг оказалось, что и донжон, и галереи внутреннего дворика, и воротные башни, – всё заполнено чапами: и в чёрной ночной форме, и в серо-зелёной полевой, – они были скорее добродушны и насмешливы, чем агрессивны, но у всех были новенькие автоматические винтовки, как две капли воды похожие на классические американские М-1, но тоже, разумеется, без какого бы то ни было клейма, как и всё оружие здесь, и было как-то глупо пытаться оказывать сопротивление – уже хотя бы потому, что чапы оказались выше и сзади, и их было гораздо – гораздо – больше.
Никто и не стрелял.
Потом, когда разоружённых легионеров строили внизу в колонну, полковник обратил внимание, что среди пленных нет его адъютанта Дупака. Забавно, подумал он, такой увалень – и смылся. Угнетало многое, и собственная нерешительность главным образом; нужно было настоять на своём и рвануть ночью в набег… но он уже устал, устал всё, думать устал, и ноги держали еле-еле. А главное, сердце опять начало давать перебои, но ему ничего не разрешили забрать из квартиры, а при себе ни в карманах, ни в сумке лекарств не оказалось. Зато рядом оказалось чьё-то плечо, пот заливал и ел глаза, полковник проморгался и узнал старшину Фадеева, тоже многосрочника, как и он сам. Фадеева звали Марлен, и каждого, кто сказал бы при нём, что это женское имя, ждало жестокое разочарование.
– …вы опирайтесь, опирайтесь, – услышал полковник сквозь звон в ушах, – я-то что, мне, со мной порядок…
– Плохо выгляжу? – попытался усмехнуться полковник, но понял, что усмехнуться не получилось.
– Да вот… взбледнули малость, – сказал Фадеев, в глаза не глядя. – Жара, будь она…
– Ну да, – сказал полковник. – Конечно, жара. А я-то думал…
Сначала резко запершило в горле, потом вокруг стало прозрачно-темно и холодно, обжигающе холодно, ноги подломились, полковник старался поймать опору, но ничего вокруг не было, и только где-то далеко внизу кто-то звал: «Врача! Где этот коновал?! Да пусти же, козёл… Урванцев, гад, быстрее сюда!..»
Сначала Серёгин сделал перископ: от тяжёлой деревянной лестницы, втащенной ими ночью с нижнего этажа на второй, отодрал перекладину, отколол планку, обстругал, сделал пропил, в пропил вогнал зеркальце. Теперь можно было смотреть через стену, не опасаясь получить пулю не только в голову, но и в руку.
Чапы почти молчали – ракетный обстрел не дал результатов, и они наверняка придумывали что-то другое.
Он смотрел на доску, потом на пилу, потом снова на доску. От жары хотелось спать, мысли не шевелились. Но эти две вещи казались ему… казались ему… чем-то опасным, что ли…
Он выбрался наверх – камни обожгли всерьёз – и осторожно высунул зеркальце. Может быть, оно было такое маленькое, что чапы его не заметили – стрельба не возобновилась. Так… нужно приспособиться смотреть…
Мужики рядом с «зениткой» двигались медленно – жара доставала и их. Он уже понял, что это за «зенитка» – обычная чапская двенадцатимиллиметровая винтовка, установленная на станке вполне себе фабричной выделки. И, похоже, сверху присандалено что-то оптическое…
Выстрел. Захотелось пригнуться.
Бабах. Между кирпичами посыпалась пыль.
Ладно… с этим ясно… Кто ещё?
Ещё станковая винтовка, ещё и ещё. Всего с этой стороны четыре.
Ракетомётные повозки убрались – наверное, их затребовали к замку. Обычных стрелков не было совсем. В лесу…
В лесу что-то происходило. Он ждал.
Упало дерево.
Это что же они, штурмовую башню собрались строить?..
Потом он переполз на противоположную сторону площадки и стал смотреть, что происходит там.
Лес подходил здесь к самым развалинам крепости – вернее, к фундаменту, заросшему диким козлятником и крапивой, – камень стен и построек был куда-то вывезен, и явно не вчера. Стрелять чапам с этой стороны было бы трудно, а вот те чёрные ребятки наверняка подкрадывались по кустам.
Рискнув, он приподнялся на уровень края парапета, просунул зеркальце за стену и постарался рассмотреть то, что происходит под самой башней.
Вроде бы ничего. Но на стене, легонько раскачиваясь, висел на верёвке перегнутый в пояснице труп чёрного. Ага, подумал Серёгин, прячась, лазают они, как альпинисты, – вбивают клинья, страхуются… Нет, не вбивают – ввинчивают. Между кирпичами. Иначе бы мы услышали – ночью.
Всё, терпеть жару больше не было сил, Серёгин скользнул вниз, под площадку, и там с трудом отдышался. Толстый камень берёг ещё холод ночи.
Но что же они собрались строить?..
Он съел оранжевую таблетку для бодрости и запил её глотком коньяка. Почти сразу пробило путом. Он знал, что никакой реальной бодрости не наступит, но хотя бы пропадёт вот эта мерзкая вязкость в мыслях…
Он зевнул, потом ещё и ещё. Это не спать хотелось, это таблетка начинала действовать. Док Урванцев говорил, что таким способом организм насыщает себя кислородом. Чтобы в этом кислороде сжигать гликоген. Или глюкоген?.. Во рту появился специфический привкус – будто недавно поел баранины. Надо бы закинуться рационом, сообразил Серёгин. Он нашарил плитку, откусил кусок и стал жевать. Можно заработать огромные деньги, думал он лениво, продавая на Земле эти рационы как средство для похудания… Потом ему захотелось сделать ещё несколько глубоких вдохов. И, наконец, чуть-чуть изменились цвета: у чёрного появился отчётливый зелёный оттенок.
Теперь часа три не будет хотеться спать.
Интересно, подумал Серёгин, изнутри башня чёрная, а снаружи белая, как выгоревшая кость. Он протянул руку, поскоблил камень.
Потом всё понял.
Они запасают дрова. Потом приволокут их к башне, сложат на первом этаже в большую кучу – и подожгут. Башня сработает как печь с трубой…
Так уже было когда-то. И, вероятно, не один раз.
Первым позывом было – смыться. Этот чёрный хрен на верёвке, до него метра четыре, не больше… костыль в стене… спуститься, в кусты – и в лес. В конце концов, не защищать эту башню он сюда пёрся… да и вообще она никому на хрен не нужна.
Но в лесу у чапов будет преимущество. Многие из них – просто прирождённые охотники. Ты его не заметишь, пока не наступишь. А главное – днём в замок не пробиться. Всё равно нужно где-то дождаться ночи. Дождаться, когда за тобой охотятся.
Да и снимут его легче лёгкого, пока он будет спускаться. Увидят и снимут.