***
Двор был, как и многие другие затерявшиеся в спальных районах Санкт-Петербурга. Нет, там не было высоких красивых красочных элитных построек. Обычные серые девятиэтажки, стоявшие практически плотным кольцом, оставляющие между собой тонкие тропинки для прохода. Окна квартир выходили либо на пустырь с заброшенной стройкой, либо на старую детскую площадку, которую составляли металлические ржавые турники с облупившейся краской, старые скрипящие качели, перекладины для вытряхивания ковров, драная сетка, за которой располагалась небольшая баскетбольная площадка с прогнившими лавочками, и несколько детей, играющих в песочнице. Такие места редко ремонтировались, лишь на «субботник» и для отчетности.
Сегодня день выдался прохладным, еще бы - середина осени как-никак. Да и свинцовое небо, предвещающее дождь, портило ладный настрой. Лешка со своими друзьями, а лучше назвать их бандой, сейчас как раз и зависал на одной из таких лавочек. Сидя на спинке и поставив ноги на сиденье, ребята тесно кучковались, пытаясь заглянуть друг другу через плечо, чтобы понаблюдать за тем, как Городецкий ловко рубится в очередную игрушку. Естественно, не обошлось без криков, мата и «дельных» советов от товарищей. Лешка периодически зло зыркал голубыми глазищами на свою банду, сдувая длинную русую челку, шикал на них, чтобы не мешали и снова утыкался в сенсорный экран планшета. Гомон затихал на несколько минут, а затем вновь начинал набирать обороты. В самый ответственный момент, когда нужно было завалить очередного монстра, кто-то хмыкнул над его ухом и толкнул в плечо. Верткий зомби из игры воспользовался моментом и перегрыз горло его герою.
Лешка поджал губы и сжал кулаки. Повертел головой и, опознав волосатого Юрку, как того самого нахала, из-за которого получил геймовер, всерьез намерился накостылять пацану:
- Ты охуел?
Юрка улыбнулся и, ловко отскочив, свистнул, а затем качнул головой куда-то в сторону. Городецкий проследил направление и хищно оскалился, сразу же забыв о своем глупом поражении и желании отомстить.
По направлению к третьей парадной шел белобрысый парень лет девятнадцати. На курносом носу красовались неизменные большие очки, а сам он зябко кутался в серую ветровку и что-то усиленно под ней прятал от пронизывающего ветра. Этого парня Лешка знал прекрасно. Женя был первокурсником в университете и новичком в их дворе – его семья только год назад сюда переехала. Ботаник, с которым поддерживали связи типа: «дай списать». Городецкий же уже учился на третьем курсе и сам не мог понять, почему каждый раз цеплялся к этому мальцу, давно уже должно было все перетрястись.
Первый раз они встретились на зачетной сессии. В столовой на большой перемене было настоящее столпотворение, поэтому неудивительно, что неуклюжий тютя Женька опрокинул стакан с компотом прямо на новые джинсы Лешки. И нет, Городецкому не было жаль ни новых джинсов, привезенных отцом из заграничной командировки – он никогда не был мелочным, ни своего ущемленного и опозоренного прилюдно «я». На тот момент он просто утонул в двух глубоких бездонных зеленых болотах, что испуганно смотрели на него. Малец, длинными пальцами с аккуратными ногтями, прижимал к груди потертую сумку и тревожно озирался по сторонам. На них смотрели многочисленные студенты, а Лешка тупо стоял и пялился на это чудо и ему сейчас, честно говоря, было на всех насрать. Во внешности пацана не было чего-то необычного, за исключением глаз. Вздернутый носик, круглое лицо, чуть длинноватые светлые волосы и очки на половину лица в черной роговой оправе. Городецкий потом и сам удивлялся, как за такими толстыми линзами смог рассмотреть то самое сокровенное, что впоследствии мешало ему спать.
Но на тот момент ему нужно было держать статус, поэтому с огромным усилием вытащив себя из затягивающего омута, он зачинил скандал. Тогда ботаник отделался только матюгами в свою сторону и хорошим пинком под зад. А Лешка думал, что зад-то у пацаненка тоже ничего, любая девка обзавидуется. Все возможно бы на этом и кончилось, если бы Городецкий не потерял покой. Он бесился от того, что сны с такими зелеными и пронзительными глазами, что будто укоризненно в душу смотрели, постепенно вытесняли сны с грудастыми девками. И даже секс с раскрепощенной Светкой из их параллели не помогал. За Светкой пошла череда Алён, Кать, Маш, но ничего не спасало. Кончилось тем, что у него, ни с того ни с сего, перестало вставать. И это уже было не смешно. Естественно, во всех своих бедах он начал винить ботаника Женьку Никифорова, о котором за несколько месяцев он смог разузнать практически все у их старосты. Никифоров был самым что ни на есть зубрилкой, тихим мышом, неразговорчивым, имел покладистый характер и жил только с мамкой, что одна его растила с пеленочного возраста. Они были практически соседями, жили в одном доме и в одном подъезде, но на разных этажах, что стало приятным сюрпризом. Лешке, впрочем, если подумать, должно было быть все равно, но он, отчего-то, как одержимый впитывал всю информацию как губка, не забывая попутно шпынять парня. Подзатыльники и тычки градом посыпались на несчастного Никифорова, а остальные студенты, видя такое отношение местного заводилы, тоже примкнули к этому прессингу.
Положение более-менее спасла предприимчивая Лизка, что уже давно мечтала разделить с Городецким постель. Первой предложив Лешке анальный секс, она и не предполагала, что Городецкий, впервые за два месяца кончит, правда, закрыв глаза и представляя на месте этой попы другую, более округлую и не такую разъебаную. Да и во время слива спермы в тесное Лизкино нутро перед ним опять возникли блядские зеленые глаза, что тянули его непонятно куда. Городецкий боролся с собой как мог, еще больше прессуя бедного ботаника, слабак и защитить себя толком не мог. А потом, Лешка стал замечать за собой неожиданные и не присущие ему вещи. Для начала он по-тихому расшугал всех остальных дармоедов, что позарились на бесплатный цирк, а к тычкам и поджопникам неожиданно прибавились руки Городецкого, что иногда, вскользь, перед очередным подзатыльником, проходились по тощему телу, прощупывая все выпирающие косточки и позвонки на спине. В такие моменты Алексею хотелось насильно накормить этот живой скелет. Он что, совсем не ест? Периодически Городецкий прижимал тощее тело Никифорова к стене, вдавливая своим поджарым, хватал за шею, заглядывал в глаза и… обессилено отпускал. Против этого щенячьего выражения лица он не мог противостоять. Оно так и говорило: «За что, я же ничего не сделал, даже в коридоре не нассал». Лешка окончательно свихнулся и потерял покой, денно и нощно твердя себе, что он не педераст, а всем этим заправляют взбесившиеся гормоны. Друзья, а точнее прихлебатели, начали что-то замечать, но подъебывать не решались, так как в травму с переломанной челюстью никто не хотел. Дни шли за днями, а наваждение не проходило. Скрипя зубами, Городецкий вынес себе вердикт – трахнуть ботаника и дело с концом!
***
Банда, во главе с Городецким, стремительно пересекла двор.
- Эй, что там у тебя? – грубо окрикнул Юрка, хватая за плечо Евгения и разворачивая.
Лешка нахмурился. В этот момент Городецкому показалось, что рука у Юрки явно лишняя и как-то не эстетично смотрится с его телом, вот если её вырвать, то все будет намного гармоничней.
А потом, увидев белое пушистое лопоухое создание с рыжими пятнами, выглядывающими из-под запаха куртки Никифорова, улыбка сама тронула губы Алексея. Щенок заскулил и затрясся от хладного порывистого ветра, что закачал голые, влажные после вчерашнего дождя тонкие деревья. Черные глазки-бусинки пристально посмотрели на Городецкого, а потом пес опустил мордочку вниз, пряча носик в рукаве Женькиной ветровки.
Лешка и сам не понял, как его рука коснулась узкой мордочки щенка и погладила.