Есугэй разглядывал с интересом юрту. Он знал, что шурин обладал большим имуществом. Ведь его кони, овцы и верблюды были известны в дальних краях. Кроме того, он старался использовать время, чтобы подумать, в какое место отправил своего сына. Юрта была простая и чистая, но можно было заметить, что её хозяин ставит на шёлк также красивые фарфоровые чашки. Усиливающееся временами пламя костра освещало пёстрые постели и белые войлочные ковры. Мальчик в это время следил взглядом за улетающими искрами, которые зигзагами исчезали из юрты через верхнее отверстие, чтобы смешаться с заглядывающими внутрь звёздами. Мальчик думал, как хорошо было бы сейчас лежать навзничь в траве и всматриваться в красивые звёзды, слушать монотонные рассказы старых пастухов о их славных предках. В такие минуты чувствовал он в себе большую, неиссякаемую силу, мечтал о своём будущем. Здесь он должен будет служить, чтобы получить жену. Мысль об этом довела его до какого-то непонятного удивительного чувства. Мальчику подали кусок сыра. Он начал спокойно жевать его.
Играющий блеск огня падал в какие-то моменты на личико заинтересованной гостями девочки. Её мордашка была полна жизнерадостности, глаза блестели как угольки. Звали её Бортэ, и была она на год младше мальчика.
Все доели ужин, и после короткой беседы легли спать. Старшему гостю достался ковёр в левой части юрты. Он прикрылся своим плащом и уснул. Только притаившегося в углу мальчика не брал сон.
Наутро Есугэй в красивом, длинном и цветистом обращении попросил от имени сына руку маленькой Бортэ. Дэй-сэчэн прервал его:
– Если принуждаешь себя долго просить, прежде чем я её отдам, то я слишком высоко её ценю. Судьбы девушки такова, что не должна она состариться в юрте, в которой родилась. А стало быть, отдаю тебе мою дочку. Если хочешь, то оставь здесь своего сына на службе. Принимаю его зятем.
Два отца пришли к соглашению и обсудили подробности.
– Хорошо, оставляю тебе сына, пусть будет твоим зятем. Но мальчик боится собак. Прошу тебя, шурин, не допусти того, чтобы собаки испугали моего сына.
Вымолвив это, Есугэй подарил шурину одного из запасных коней, оставил сына в распоряжении Дэй-сэчэна и вскочил на своего коня. На глаза мальчика навернулись слёзы, но он их проглотил. Досадно было ему, что отец заметил его слабость. В эту минуту мысль о том поглощала его больше, чем то, что он уже, может быть, никогда более не увидит отца. Из раздумия его вывели слова пожилой женщины. Она сказала ему, чтобы он как слуга пошёл посмотреть овец. Мальчик глубоко вздохнул, распутал своего коня, оседлал его и поехал. Он испытал приятное чувство, что теперь он хозяин собственного коня, а может, даже целой окрестности, всей, от места, где солнце всходит, до места, где оно заходит.
Через несколько минут постарался он также забыть о всём другом, несмотря на то, что имел много причин для беспокойства. Так как его отцу грозила серьёзная опасность.
Есугэй ехал на коне в сторону дома, ничего не подозревая. Что-то сжимало его сердце, душило его каким-то неизвестным предчувствием. Он опасался за сына. О себе почти не думал. Когда бы побольше он был внимательным, он заметил бы, что дорога его проходит теперь через местность, находившуюся в собственности их извечных врагов – татар. Побороли его чувства, тем более он обрадовался, когда перед собой увидел группу людей, пирующих у пылающего костра. Есугэй смело поехал в ту саму сторону. Сидящие у огня мужчины сердечно приняли гостя, угостили его едой и напитками. Есугэй хотел узнать, с кем встретился, но не получалось спросить об этом по-простому. А кроме того, если он заблудился среди татар, то не могут они причинить ему вред, потому что хранило его право гостя.
Татары были его старыми заклятыми врагами. Взывал их взаимно долг кровной мести. Кто начал, трудно узнать. С незапамятных времён велась борьба с переменным успехом. Есугэй особенно «услужил» татарам. Вскоре после похищения для себя жены он должен был сразиться в битве с её мужем Каганом монголов Кутулом и наследником престола Каданом. Военный поход закончился для него победой, и даже он сам взял двух пленников. Одного из них звали Темуджин-игэ. Когда Есугэй вернулся домой, жена его была в положении. Поэтому, согласно обычаю, предназначил он для своего должного появиться на свет первородного сына имя пленника Темуджина. Знал, что татары этого ему никогда не простят. Теперь успокаивал себя тем, что маленького Темуджина нет с ним.