заметив: «Либерман писал стихи, характерные для той эпохи». Таких «характерных для той эпохи» стихов у Либермана немало:
или:
В стихах Либермана очевидны навыки письма, рифмовки, аллитерации. Новая русская поэзия была у него на слуху; как и другие участники «4+1», Либерман, конечно, посещал берлинские чтения стихов (Белый, Маяковский, Пастернак, Цветаева, Есенин). Голоса этих поэтов в его стихах подчас отчетливы — скажем, голос Пастернака:
Его берлинский словарь рождает ощущение покинутости, бездомности, заброшенности, горечи, тоски, отчаяния:
Так возникают характерные для молодежи в этом состоянии стихи о смерти:
В лирику Либермана естественно вплетались берлинские темы города-улья и неодушевленных масс, образы радио, антенн и прочих технических актуальностей.
В 1923–1924 годы поэты группы «4+1» печатались в приложении к сменовеховской газете «Накануне». Из воспоминаний В. Андреева: «Еженедельно „Накануне“ выпускало большое литературное приложение, в котором наряду с эмигрантскими печатались и советские писатели и поэты… Сначала редактором был Алексей Толстой, потом Роман Гуль, первопоходник (так назывались участники белого движения, возникшего на Дону под руководством Каледина), автор книжки „Ледяной поход“, заявивший публично, что теперь он „сторонник диктатуры пролетариата и мировой революции“… Гуль отнесся ко мне благожелательно, зачислил в „городские поэты“ и печатал охотно — и стихи, и рецензии. Я начал печататься в „Накануне“ не потому, что идеология сменовеховства, выросшая из нэпа, была мне близка, а потому, что это была единственная возможность занять определенную просоветскую позицию…» Гуль печатал в «Накануне» и Венуса, и Либермана — их стихи и рецензии. В известных мемуарах «Я унес Россию» Гуль вспоминал сотрудников «Литературного приложения» к «Накануне», которое редактировал с июля 1923-го по июнь 1924-го, когда газета закрылась. Прежде всего он перечислил 17 авторов из СССР (думаю, листал подшивки «Накануне», работая над мемуарами), а еще и пятерых эмигрантов — двух своих друзей Юлия Марголина и «поэта Георгия Венуса (вернувшегося с семьей в СССР и расстрелянного через несколько лет)», а также Вадима Андреева, Анну Присманову и Владимира Корвин-Пиотровского, но вот, небось натолкнувшись в подшивке «Накануне» на Либермана, если его и припомнил, то, не зная дальнейшей судьбы, в мемуарах не упомянул.
С 2 января по 16 марта 1924 года в четырех номерах «Накануне» Гуль напечатал семь стихотворений Либермана: «Сегодня быть одному приказано…», «В этих улицах снег странен…», «О, мы умрем — кидай венок…», «Неясно и неопределенно…», «Струнный шторм» («Она не поймет…»), «Радио» («Как будто бешеный прыжок…»), хотя пять из них вошли в сборник «Мост на ветру. 4+1».
Тогда же, в январе-июне 1924 года, Гуль напечатал в «Накануне» и десять рецензий Либермана, из них девять — на русские стихи. Причем только три рецензии на стихи поэтов с тогда уже прочными именами (книги Ф. Сологуба и П. Соловьевой и берлинский сборник «Женская лирика» со стихами Ахматовой, Цветаевой, Шагинян, Шкапской), ну а среди прочего — на четыре книги авторов, вообще никакого следа не оставивших в русской поэзии, затем — на сборник Петра Орешина «Ржаное солнце» (Либерман отметил органичность этих стихов) и рецензия на «гладкие, грамотные, приятные, средние стихи» Ариадны Скрябиной (дочки композитора и будущей жены Довида Кнута) из ее парижского сборника «Стихи». Наивысшие похвалы достались «Великому Благовесту» Федора Сологуба («большой поэт, блестящий мастер, человек с настоящим сердцем»).