Выбрать главу

Зеркальным отражением описанной сцены служит диалог Гамлета и Гертруды, развернутый перед убийством Полония. Подтверждая реноме безумца, Гамлет обрушивает на голову своей матери все грязные намеки и подозрения, которые обуревали его в припадках ревности и мстительных чувств. Не зря тогда же является и любимый глюк принца — тень отца в полном походном снаряжении, символизируя вторжение царства кошмарных снов в эмпирическую реальность. Гамлет, объединившись с призраком, изгоняет из сердца образ матери и беседует с ней как разгневанный мужчина с провинившейся перед ним женщиной (дорогой доктор Фрейд, слишком поздно ты родился!).

Надо отдать должное Полонию — он умеет манипулировать своими детьми. Его решения доставляют страдания Офелии, которая лишь инструмент в умелых руках старого интригана. Но девушка искренне влюблена в Гамлета — принца, умного и благородного человека, мужчину. Какая скорбь звучит в ее словах, какой ужас от созерцания демонстрации распада его личности… Конечно, ей льстит его социальный статус, но это совсем не главное, что привлекает Офелию в Гамлете, особенно по сравнению с теми льстивыми придворными, которыми полон королевский двор. Как персонажам всех трагедий Шекспира, ей приходится делать выбор между отцом и возлюбленным, и это все дальше толкает ее на путь.

Офелия:
Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать.

Офелия все сказала в песне о предательстве любимого, унизившего ее, поступившего с ней как с падшей женщиной, растоптавшего ее чувства:

Заутра Валентинов день, И с утренним лучом Я Валентиною твоей Жду под твоим окном. Он встал на зов, был вмиг готов, Затворы с двери снял; Впускал к себе он деву в дом, Не деву отпускал». «Клянусь Христом, святым крестом. Позор и срам, беда! У всех мужчин конец один; Иль нет у них стыда? Ведь ты меня, пока не смял, Хотел женой назвать!» Он отвечает: «И было б так, срази нас враг, Не ляг ты ко мне в кровать».

Офелия все еще мечтает о том, чтобы примирить два полюса своей любви (Гамлета и Полония), заставить отца отказаться от своего решения о запрете встреч, именно поэтому она рассказывает о безумии принца, который пришел в ее покои.

Полоний:
Безумен от любви к тебе?
Офелия:
Не знаю, Но я боюсь, что так.

И Полоний верит… может быть, потому, что хочет верить? Может быть, потому, что когда-то прожженный интриган сам любил так, что был способен на безумства? Или потому, что поймав Гамлета на крючок любви, он становится хозяином его безумия?

Гамлет тоже использовал запрет на встречу к своей выгоде. Он с самого начала пользовался чувствами Офелии в своей многоходовой комбинации, симулировав ненормальность именно перед нею. И далее неизменно играл ее душой, решая важные политические задачи, которые так и не решил из-за собственной слабости.

Затем следует сцена встречи Гамлета и Офелии, когда Полоний вместе с королем подсматривает за ними. Вот скажите, что должна делать девушка, если она точно знает, что ее родитель наблюдает за ней и ее возлюбленным?

Безумен ли Гамлет или нет, она будет с ним холодна, потому что знает, что отец все видит и слышит.

Однако, она хочет понять, действительно ли любима…

Офелия:
Нет, принц мой, вы дарили; и слова, Дышавшие так сладко, что вдвойне Был ценен дар, — их аромат исчез. Возьмите же; подарок нам немил, Когда разлюбит тот, кто подарил.

Возьмет он подарки — значит, врал, не возьмет — значит,…

Да и Гамлет понял, что у встречи есть свидетели, поэтому продолжает играть, поворачивая разговор к своей выгоде. Он отвечает вовсе не Офелии, он придерживается собственного сценария:

Гамлет:
Где ваш отец?
Офелия:
Дома, принц.
Гамлет:
Пусть за ним запирают двери, чтобы он разыгрывал дурака только у себя.

И в финале встречи Офелия окончательно уверяется в том, что любимый потерян не только для нее, но и для мира:

О, что за гордый ум сражен! Вельможи, Бойца, ученого — взор, меч, язык; Цвет и надежда радостной державы, Чекан изящества, зерцало вкуса, Пример примерных — пал, пал до конца! А я, всех женщин жалче и злосчастней, Вкусившая от меда лирных клятв, Смотрю, как этот мощный ум скрежещет, Подобно треснувшим колоколам, Как этот облик юности цветущей Растерзан бредом; о, как сердцу снесть: Видав былое, видеть то, что есть!