<p>
Я встречаюсь с состоявшимся взрослым самостоятельным мужчиной. На самом деле я не считаю его особо взрослым и уж точно не считаю самостоятельным. Вряд ли можно назвать самостоятельным того, кто каждый раз норовит сунуть в микроволновую печь железную посудину, но вот сам Павел считает себя именно таким.
Я не понимаю, почему Пашу настолько тревожит наша разница в возрасте. Ну да, мне едва восемнадцать стукнуло, а ему через пару месяцев тридцать семь, но это же не означает, что наши отношения не имеют права на существование? И что они не могут быть искренними, настоящими? Я с ним не потому, что предпочитаю мужчин постарше, а он со мной не потому, что предпочитает малолеток с упругой задницей. Я уверен, что между нами именно то, что принято называть любовью, да и Паша не против такой формулировки, но спокойно радоваться жизни он не может и быть счастливым просто так, потому что мы у друг друга есть, тоже. Поэтому он вспомнил о нашей разнице в возрасте и теперь упивался чувством вины. Мол, я бы мог найти себе ровесника, а вместо этого вынужден коротать дни в обществе занудного почти что старикашки, который к тому же имеет обыкновение пару раз на дню грязно меня домогаться. Мне кажется, что Паша — моральный мазохист. Ну, знаете, из той категории людей, которым нравится страдать, чувствовать себя виноватыми и раздувать проблемы из ими же самими придуманных причин.
Нет, ну я-то в курсе, что разница и впрямь внушительная и что он, по идее, в отцы мне годится, но кого это волнует в наше время? Уверен, что когда мы только начали встречаться, Паша тоже нифига об этом не задумывался. Он мне однажды признался, что вообще не думал, что едва совершеннолетний пацан сможет втянуть его в первые в его жизни отношения с претензией на серьезность. Я гордился собой месяца два, пока он не завел эту свою шарманку про «я разрушаю тебе жизнь».
Ну, допустим, жизнь он мне и впрямь портил. Своим бесконечным нытьем. Я ему:
— Давай на выходные на природу смотаемся?
А он мне:
— Я уже слишком стар для подобных развлечений.
Его послушать, так ему пристало только на кресле-качалке сидеть в тапочках с помпонами и рассуждать об ушедшей молодости.
Это было забавно первые раз тридцать, потом начало напрягать, сейчас — откровенно бесило. Если он хочет, чтоб я ушел, почему не скажет прямо? Если не хочет, зачем устраивает бесконечные концерты? Складывалось такое впечатление, что он меня измором хочет взять. Что думает: если бесконечно твердить мне о разнице в возрасте, я и впрямь найду её ужасающе, неприлично огромной и тут же отправлюсь на поиски более выгодного, юного кандидата. «Ты ещё слишком юн, пороху не нюхал, как ты можешь быть уверен, что никогда не захочешь никого другого?» — и это он говорит человеку, которого любит. Любит, наверное… Он мне никогда этого не говорил. Про серьезные отношения говорил, про то, что он меня хочет, про то, как я его с ума свожу, а про любовь — никогда. Я ему: «Я тебя люблю», а он мне: «Я тоже». Как будто боится, что три простых слова застрянут у него в глотке и он их выговорить не сможет.
Может быть, поэтому он выдумал себе проблему? Потому что не любит, не хочет видеть меня рядом? Может, он просто не может сказать мне прямо, а поэтому решил избавиться от меня подобным образом?
Не знаю. И третий по счету бокал коньяка ясности мыслям не прибавляет.
Он приходит, когда коньяка в бутылке остается ровно столько, чтобы прикрыть донышко.
— Ты что, бутылку коньяка вылакал?