Выбрать главу

В Восточной Сибири у переселенцев быстро наладились деловые отношения с якутами. Отправляясь в поход, служилые люди часто отдавали свой скот на содержание «подгородным» (жившим поблизости от города) якутам, брали у них куяки. Известны случаи, когда русские беглецы находили убежище у якутов.

Естественно, что уже в то время у некоторых русских с сибирскими «иноземцами» складывались отношения крепкой и подлинной дружбы. Сведения о них, конечно же, скудны и в официальных документах если и встречаются, то случайно. Но, видимо, именно проявлением таких дружеских чувств может быть объяснен трогательный эпизод, рассказанный Владимиром Атласовым в 1700 г. в якутской «приказной избе». Изменившие русским во время камчатского похода юкагиры напали ночью на четырех спящих казаков, но один из них — Яков Волокита — остался в живых. Его прикрыл своим телом родственник напавших — Еремка Тугуланов: он «на Яшку Волокиту пал и убить не дал».

Отбившиеся по бедности от соплеменников или потерявшие скот «иноземцы» вовлекались в хозяйственную жизнь переселенцев особенно глубоко и разносторонне. Нередко лишь в работе у русских по найму они находили выход из тяжелого положения.

Некоторые из сибирских аборигенов уже в XVII в. изъявляли желание перейти в «православную христианскую веру».

Став «новокрещёнами», они отрывались от племенного быта и чаще всего определялись в служилые люди или крестьяне, получая во всем равные с русскими права.

Бывало так, что русские деревни располагались рядом с селениями «иноземцев». Со временем кое-где стали возникать даже смешанные (русско-вогульские, русско-тунгусские, русско-бурятские и др.) поселения, и было положено начало слиянию с пришельцами части аборигенов, перенимавших новый образ жизни. Но полное развитие этот процесс ассимиляции получил в ряде районов Сибири лишь в XVIII–XIX столетиях.

В ранний период освоения края довольно широкое распространение получили смешанные браки — как официальные (с крещеными «иноземками»), так и порицавшиеся церковью неофициальные (наиболее частые на первых порах). Правда, женщин из коренного населения брали в основном лишь те русские, которые поселялись в охотничье-промысловой зоне. В районах земледельческой колонизации такие браки были более редким явлением: не имевшие навыков ведения крестьянского хозяйства аборигенки не могли там стать для переселенцев хорошими женами.

На Индигирке, Колыме, в Иркутском крае, Забайкалье и некоторых других местах вследствие смешения с сибирскими народами сильно менялся и внешний облик, и язык, и быт осевших там русских. Позднее, в XVIII–XIX вв., часть переселенцев была даже ассимилирована коренными жителями (главным образом якутами), причем не только из-за смешанных браков: материальная и духовная культура аборигенов также оказывала сильное влияние на образ жизни русских людей.

Очутившись в Сибири, переселенцы, например, быстро оценили преимущества некоторых видов одежды коренных жителей, хорошо приспособленной к местным природным условиям, стали перенимать у «иноземцев» способы приготовления пищи, способы передвижения и т. д. Тесное общение с представителями сибирских народов оставляло следы и на нравах русских людей. Как отмечал С. В. Бахрушин, «в области духовной культуры соседство с туземцами наложило глубокий отпечаток на русских новосёлов». «Достоянием русского населения Сибири» в XVII в. становятся, в частности, «мрачные верования» аборигенов, «создавшиеся на почве суровой сибирской природы» и невольно захватывавшие «своей жуткой реальностью русского человека, заброшенного в далекую глушь северной тайги». Известно, например, писал далее Бахрушин, что к услугам сибирских шаманов временами прибегали «лица, принадлежащие к высшим разрядам служилых людей, даже к администрации».

При всем этом, однако, необходимо подчеркнуть, что господствующее положение в культуре русского населения Сибири XVII в. по-прежнему занимали общерусские ее черты и что в целом во взаимодействии культур влияние русских на аборигенов было неизмеримо сильнее. Под воздействием переселенцев быстро менялся быт и характер трудовой деятельности коренных жителей края.

Там, где возникали русские поселения, у «иноземцев» стали распространяться рубленые избы со всем комплексом хозяйственных построек, более совершенные орудия труда, одежда русского образцу, новые приемы приготовления пищи, обработки животного сырья (мехов, кожи) и т. д. Уже в XVIII столетии в ряде районов Сибири наблюдатели отмечали, что по быту отдельные группы аборигенов мало чем отличаются от обитающих по соседству русских и живут тем опрятнее и крепче, чем ближе к ним находятся.

Разумеется, не все последствия бытовых контактов были благоприятны для обитавших в Сибири народов. Так, вместе с пришельцами за Уралом появились и неизвестные ранее болезни (особенно сильные опустошения производила оспа). Несмотря на все запретительные меры, коренные жители Сибири пристрастились к водке и табаку. Происходило неуклонное оскудение промысловых угодий, дававших средства к существованию многим сибирским племенам. Сильнее всего отрицательные последствия колонизации отражались на наиболее отсталых в культурном и экономическом отношении народах, но не эти, в общем-то, неизбежные в условиях того времени обстоятельства определяли главное содержание колонизационного процесса, и не их следует выдвигать на первый план при изучении взаимоотношений русских с народами Сибири.

Сами аборигены раньше всего оценили выгоду торговли с переселенцами. Она в XVII в. прошла большой путь от эпизодической и примитивной «немой торговли», когда стороны бросали друг другу товары, не выпуская оружия из рук, до постоянного и хорошо организованного торгового обмена.

Налаженные торговые связи переселенцев с коренными жителями нельзя, конечно, представлять в упрощенно-приукрашенном виде: в ходе различного рода сделок аборигены нередко попадали в долговую кабалу. Нельзя, однако, не учитывать и того, что русские товары часто просто спасали отдельные ясачные роды и семьи от вымирания.

На этот счет имеются документально подтверждаемые сведения. Известно, например, что в 1641 г. в устье реки Муки в острожек к русским пришли пять тунгусов и в обмен на соболей «прошали» муки — «голодни де, ходили де на зверовье и зверей не добыли». В одной из челобитных тунгусы сообщали: «А которые де соболишки в ясак… не годны… и мы де на те соболишка для своих нуж с ясачными сборщики на муку ржаную и на котлы и на топоры и на кожи и на железо прутовое торгуем, для того что де тех товаров у нас иноземцев в нашей земле нет и купить негде; а только де нам тех товаров не купить, и нам де великих государей ясаку промышлять не на чем и помереть де нам голодною смертию».

В Западной Сибири коренные жители также неоднократно заявляли, что не могут обойтись без русских товаров, особенно хлеба и тканей. В одной из челобитных ясачных людей Верхо-турского уезда 1681 г. говорилось, что русские «преж сего нам… верили в долг… хлеба и платья и всяких припасов давали, и теми запасы нас… на звериные и рыбные ловли поднимали».

Некоторые представители западносибирских народов, прежде всего татары, так втягивались в торговлю с русскими, что уже в XVII в. превратились в скупщиков-посредников при продаже как восточных, так и русских товаров.

В целом к концу XVII в. аборигены все чаще предпочитали вместо собственного производства орудий труда и охоты покупать более качественные и дешевые изделия русских мастеров. По мнению специально исследовавшего этот вопрос якутского историка Ф. Г. Сафронова, торговля в Сибири имела «цивилизующее значение для коренного населения».