Между штангой и турником я познакомился с парнем, предложившим сходить в ЛДМ на рок-концерт, который устраивал Житинский от имени журнала «Аврора». Житинский для меня тогда значил то же, что для романтического ребенка, помешавшегося на индейцах и ковбоях, значит Фенимор Купер. Его книга «Путешествие рок-дилетанта» стала окном в иную реальность. Честно не вернув ее в школьную библиотеку, я вычитал то, что намеренно было стерто из атмосферы, меня окружавшей. Ныне Житинский стал издателем и первооткрывателем юных (и не очень юных) литературных талантов, удалившись от рок-музыки на почтительное расстояние.
Первый бал Наташи Ростовой. Единственный концерт, который я посетил до этого – выступление ансамбля «Секрет». На тот момент это был яркий мазок на стене серой повседневности. Но ЛДМ стал для меня балом монстров. Такого количества непонятных людей в одном месте до этого встречать не приходилось. В фойе промеж кучкующихся посетителей маневрировал штрих, на груде которого поселилась табличка с надписью «Гогик, ты где? Найди меня». На сцене пел Свин в сопровождении ансамбля. На гитарах играли мужчины в пиджаках, таких, в которые одеваются сорокалетние бухгалтеры, укрепляя локтевые сгибы заплатами, по форме напоминающими следки для обуви. Через несколько лет я встретил в «Горе» бомжеватого субъекта, который выпрашивал у меня пива. Это был Свин. «Я хочу купить себе трехмоторный самосвал, чтобы вывеси на свалку, все что раньше собирал». Свин собрал, что нужно, и покинул этот свет. Когда в прямом эфире на РТР показывают в дупель пьяного рок-деятеля, которого будят и говорят: «Андрюша, ну давай, пора на сцену», невольно проникаешься смесью сочувствия и уважения к такому наплевательскому отношению к собственному имиджу.
После «АУ» вышла группа «Странные люди» во главе с Чиграковым. Чиж, украшенный аккордеоном, выдавал на гора рулады, типа «Эй, моя перестройка мама. Эй, моя новая жизнь». После него на сцене оказался «Крематорий», врезавшийся мне в память, как кулак в челюсть. На следующий день я поскакал в магазин и купил пластинку «Клубника со льдом». Наконец-то к гитарному репертуару помимо «Восьмиклассницы» добавилось еще несколько песен.
На гитаре меня научила играть мама. Раскорячка пальцев, именуемая баре, внушала священный трепет и уверенность в том, что так на грифе могут располагаться только шнурки, но никак не плоть, нанизанная на костяные стержни. Спустя месяц барьер был взят, боль на кончиках пальцев притупилась, и я научился бренчать на шестиструнном символе ночных серенад, геологических костров и мировой рок-музыки. Это вкупе с посещением ЛДМ, вкупе с книгой «Путешествие рок-дилетанта» сыграло свою роль.
Отрезок третий
В школе был найден способ халявы при написании сочинений. Я писал их в стихах. Оценки нам ставили двойные (за содержание и за грамотность). У меня частенько в делителе стояло 5, в знаменателе 3 (в лучшем случае 4). Содержание канало, грамотность нет. Стоило переключиться в режим письма прозой, столь привычный для учительских глаз, как грамотность заметно улучшалась. Но было меньше восторгов. А главное – не было уверенности, что содержательная составляющая сочинения подвигнет учительницу на высшую награду моим трудам. Другое дело стишки. Они вылетали из-под ручки, словно игрушечное дерьмецо из голубя.
Преподша превозносила мои вирши на Олимп школьных достижений. Ее не расстраивало ни то, что я засунул в замочную скважину две копейки, и после пятнадцатиминутной войны с дверью, нас отпустили с урока, ни мои неуды по поведению, ни моя серьга.
Родители переехали из благоустроенных, цветущих дворов Гражданки, в гадюжник Веселого поселка. Не хотелось переходить в другую школу за полгода до окончания этапного для десятилетки восьмого уровня. Я учился в физическом классе, к физике не чувствуя ни малейшей тяги. По профильному предмету всегда имел букву зэ в цифровой интерпретации. И по многим другим. Когда до конца основной восьмиклассной тягомотины оставалась четверть, я нарушил ритм обучения. Поменял сильную долю на слабую – перешел в школу по месту жительства. После такой синкопы оценки поползли вверх, штурмуя пик ведомости, поскольку, не знаю, как сейчас, а тогда это была школа для недалеких детишек, которым очень не нравился мальчик в галстуке и с серьгой в ухе. Может, по отдельности эти два факта (серьга и галстук) уложились бы в их эмбриональном сознании, но в совокупности они привели к тому, что я начал испытывать на себе взгляды подростков, у которых отняли право на счастливое детство. В итоге меня подловили за школой, дали разок в жбан, вследствие чего от моего прикида остался только галстук.
Несмотря на то, что я не был принят в гопницкие круги, которые доминировали в этом районе (рассказывались дивные саги о том, как на пустыре, разделяющем Ржевку и Веселый поселок, сходились орды бойцов, увешанные цепями и нунчаками, дабы помериться силушкой), новые люди сумели переориентировать мои музыкальные взгляды. Вылечили Павлика от русского рока, которым болели все.
Когда мы ездили с классом в Минск, мальчик Мышкин купил пластинку «Блок Ада» «Алисы». Через неделю она появилась в Питере. Позже я принес домой виниловый блин с надписью «Шестой лесничий», испеченный на кухне фирмы «Мелодия», долго косился на папу, ожидая его рефлексии на появление в доме чего-то отличного от Тото Кутуньо. Потом вырезал маникюрными ножницами на левой штанине черных шаровар шесть звезд и собственноручно вшил туда шесть красных лоскутков. Красное на черном. У метро «Проспект большевиков» после концерта «Алисы» полугопники-полупанки пустили слюну на панталоны с отличительными красными пятиконечниками. Два десятка дистрофичных тел сомкнулись вокруг меня кольцом, потребовали выкуп за целостность челюстно-лицевого аппарата. Выкупа не было никакого, ни денег, ни фантиков. Легкий дождь слегка увеличивал массу одежды, увлажнял волосы. Я был ядром атома, вокруг которого движутся нейроны и протоны. Расщепить меня не удалось. Отпустили с миром, наградив словом «алисаман».
Тысячи подростков сидели в ячейках бетонных коконов и пытались подобрать на гитарах «Группу крови». Я изводил свое внимание проникновением вглубь песни, потому что никак не мог уловить алгоритм воспроизведения мелодии в целом. У меня она получалась кастрированной, ощипанной, как курица перед жаркой. Если бы в тот момент я понимал, что помимо гитары есть еще такой инструмент, как бас, все вопросы отпали бы сами собой. В «Группе крови» Тихомиров придумал простой, выползающий из под общего музыкального фона, риф. Из-за него я не мог изобразить песню так, как в оригинале.
Болезнь русским роком стала агонизировать в преддверии фестиваля «Рок против террора». Это был 1991-й год. В Москве собирались сыграть все, кто успел вылезть из подполья и настричь по этому поводу призовых купонов, в виде всеобщего обожания. «ДДТ», «Алиса», «Наутилус», «Бригада С», «Аукцыон», «Чайф», «Ва-банк». Я поехал в столицу один. Родители одноклассников держали своих чад на мягкой привязи, даже помышлять не могли о том, чтобы отпустить их на рок-концерт, проходящий в другом городе. Папа-железнодорожник сделал мне бесплатный билет, нашел в столице ночлег у своих друзей. Собрав небольшой рюкзак, я отправился в свое первое одиночное путешествие с Московского вокзала на вокзал Ленинградский.
Коротконогая проводница, приземистая как гусеничная самоходка, выдала комплект белья без наволочки. В Москве переночевал, где нужно. Гостеприимные папины друзья подробно объяснили, как добраться до Дворца Крыльев советов, где должна была состояться акция. Когда прибыл на место, то подозрительная пустота прилегающих территорий (все-таки мероприятие обещалось быть массовым) напрягла мои подростковые нервы. Подходя к зданию, стало понятно, что кубик-рубик у меня в голове провернулся не так. Никаких зрителей – какой-то бассейн, где проведения рок-концертов не предполагалось ближайшие лет сто (сейчас здесь базируется Real records). Сзади доносились обрывки фраз, которые выдавали недоумение, схожее с моим. Обернувшись, я обнаружил четырех лбов, рассеянно озирающихся вокруг. Парни приехали из Казани (про Казань ходили легенды, что там по городу без дубины лучше не ходить) с целью равнозначной моей. Я совокупил свои размышления с их неглубокими знаниями столичной топографии, и мы выяснили, что перед нами не Дворец Крыльев советов, а Дом культуры Крыльев советов.