Завершив работу и забрав участников седьмой САЭ, возвращавшихся домой, Сомов
проследовал к «Оби». Метель и пурга затрудняли движение. Погода начинала портиться
основательно, и, если бы припай у «Оби» взломался, весь санно-гусеничный поезд с его
21 пассажиром мог бы погибнуть подо льдом. Надо было торопиться, а навигационные
приборы вышли из строя. Из снежного плена полярников с помощью радиосвязи вывел
молодой капитан Олег Иванович Воденко, предложив ориентироваться... по направлению
ветра. Михаил Михайлович рассказал об этом в "мемуарном очерке «Ориентир-ветер»,
опубликованном в 1971 году в журнале «Уральский следопыт» номер 4.
«С Антарктидой надо обращаться на «вы», — говаривал Сомов. Она побелила его
шелковистые кудри в первое же свидание.
Девятая Антарктическая экспедиция прошла менее напряженно, хотя забот и огорчений
тоже было немало. В летний сезон требовалось провести пять санно-гусеничных походов,
в том числе два таких сложных, как научный поход Восток—Советская—Молодежная под
руководством доктора наук А. П. Капицы и Восток—Мирный под руководством доктора
наук П. А. Шумского при участии пятерых французских гляциологов. Эти два последних
поезда приходилось встречать в зоне трещин и помогать им выбраться оттуда — ведь
люди к концу таких походов были, как правило, вымотаны, обессиленны.
Как руководитель экспедиции, Сомов и при разгрузке кораблей, и в других случаях не
только стремился предусмотреть все до мелочей, но и разрабатывал запасные, аварийные
варианты, предусматривая возможные трудности. Как опытный ледовый разведчик, он
всегда много летал и сам, чтобы узнать обстановку и найти проходы для кораблей на море
и для поездов в опасных зонах побережья. Он строго следил за четкостью работы, за
порядком и в то же время оставался чуток, человечен и добр к товарищам и подчиненным.
Главный инженер этой экспедиции Дмитрий Дмитриевич Максутов в своих
воспоминаниях о М. М. Сомове приводит немало тому подтверждений. Так, во время
разгрузки они с Сомовым 36 часов провели на ногах без сна (благо было светло) на трассе
вывозки грузов, где вездеходы увязали в снежных «болотах». Или, отправляясь из
Мирного к кораблю для следования на Молодежную, Сомов отказывается от специального
вездехода, чтобы его водитель не рисковал на обратном пути. Вместо этого Сомов едет
стоя, да и продвигается помедленнее, на санно-тракторном поезде. А однажды,
сговорившись с летящим на Молодежную Максутовым о приземлении самолета вблизи
«Оби», чтобы пересесть с нее на этот скоростной транспорт, Сомов заранее выбирается из
корабля, в одиночестве ждет самолет на льду и мгновенно взбегает по трапу, как только
самолет приземляется, — опять же, чтобы не задержать.
В этой экспедиции погиб тракторист Щеглов. Чуть не погиб и сам Михаил Михайлович.
Он возвращался на самолете после проводов «Эстонии», и вдруг лопнул стальной трос,
державший одну из лыж самолета в горизонтальном положении, и она повисла
вертикально. Сомов видел это в иллюминатор самолета и сохранял невозмутимое
спокойствие. Возможно, что мысленно он сказал летчику Б. А. Минькову одну из своих
любимых фраз: «Подошла твоя ария!» Миньков придумал маневр: на высоте нескольких
метров резко рванул самолет вверх. Передняя часть оборвавшейся лыжи тоже взметнулась,
и тогда, в считанные мгновенья, самолет «припечатал» обе лыжи на снег. Остались в
живых...
Что ж, Антарктида — это Антарктида! Трудно там отвечать даже за себя самого и свою
работу, каково же тому, кто отвечает за весь коллектив! М. М. Сомову работавшие с ним
люди всегда платили любовью. И уже в Ленинграде, с книжкой персонального пенсионера
в кармане, он не раз встречал на улицах пешеходов, которые подходили к нему с
приветствиями и напоминали: «Я — ваш тракторист, помните?», или: «Я у вас поваром
был в Мирном. Сейчас в ресторане «Восток» работаю, загляните хоть разочек!»
Девятая экспедиция стала для него последней. Суровые испытания не проходили даром.
Сомов был здоровым от роду и закаленным физически человеком, но система
кровоснабжения мозга начинала сдавать. Пришлось познакомиться с докторами.
Почувствовав, что больше не может работать в полную меру, он настоял на своем уходе из
института, но остался в составе ученого совета. Шесть последних лет своей жизни он
прожил в основном под Ленинградом на даче. Поездки за рубеж, в ГДР и Швецию, стали
уже разновидностью отдыха.
Он очень любил природу, тонко чувствовал ее красоту. На севере упивался волшебством
северного сияния, вспоминая слова Нансена:
«Северное сияние раскинулось по всему небосводу серебряной пеленой, которая то
желтеет, то зеленеет, то становится красной, то быстро свертывается, то снова колышется
серебряной лентой. Вот заиграло оно языками пламени высоко, в самом зените, вот
метнуло яркий луч прямо над горизонтом. Затем пелена растворяется в лунном свете.
Будто слышится вздох какого-то далекого духа. Лишь кое-где проплывает облачко света,
неясное, расплывчатое, словно призрак. Но вот снова облака растут, опять мечут молнии,
опять продолжается эта бесконечная игра. А кругом вечная тишина, потрясающая душу,
как симфония бесконечности».
В Антарктиде Сомов наслаждался ее фантастическими красками в полярный день. В
смертельно опасных ледяных трещинах находил он неповторимую игру красок:
«Выглядит ледяная пропасть страшно и в то же время сказочно красиво. Ее верхняя часть
сверкает голубым светом, который мерцает на всех зазубринах ледяных стен обрыва. Ниже
нежно-голубой цвет переходит в синие тона, а совсем глубоко, в бездонной пропасти
кажется черным».
Как ни был он занят трудом, а все же
наснимал в Антарктике слайды, чтобы дома
показывать родственникам и друзьям.
В Комарово под Ленинградом вечерами он
ходил слушать птичьи хоралы в роще. Бродил
по лесу, подсматривая, как сердитые птицы
гоняют белку по красному стволу сосны.
Любил цветы — много их росло возле его
дома. Перед окном на дереве укрепил
полочку-кормушку и по утрам подсыпал корм
для пестрого птичьего сборища. Весной в его
скворечниках всегда селились скворцы, пели,
сидя на жердочках, выводили птенцов и
улетали.
М. М. Сомов на даче 1971 г. Фото Н. Карасева
Он не успел стать стариком: до последних дней этот стройный, красивый жизнелюбивый
человек казался бодрым, здоровым. Вероятно, он тосковал по работе, по ледяным
просторам. Всегда ходил в порт или пассажирскую гавань встречать возвращающуюся из
Антарктиды родную «Обь».
Его похоронили почти в лесу, вблизи Комарове Надгробьем стал камень из Антарктиды.
Товарищи сказали о нем:
— Ушел в легенду Михаил Сомов...
Таких помнят долго. Наука давно уже стала делом коллективным, но первый шаг всегда
— самый трудный. Шаг в неизвестное. Живет и память о советском ученом, который
трудился на Северном полюсе и не только первым ступил на припайный лед и на выходы
скал в Антарктиде, но й привел туда первый отряд отважных советских исследователей.
Имя советского географа-океанолога Михаила Михайловича Сомова увековечено в
названии моря в Антарктиде, соседствующего с морем Росса и морем Дюмон д'Юрвиля.
Ныне в Арктике и на шестом континенте продолжают свою нелегкую работу младшие
товарищи М. М. Сомова, каждый год пополняется мирное войско ученых-полярников. И
трудится не жалея сил молодая команда научно-экспедиционного судна «Михаил Сомов»,
стремясь высоко нести свое почетное корабельное имя.