ребра на бактерии. Принимал он также участие и в мест
ной общественной жизни. В самый день смерти отец, как
всегда, отправился в семь часов утра в лабораторию, при
которой жил. В десять утра он, как всегда, вернулся до
мой позавтракать. Выпив чаю и закусив, отец поднялся и
хотел вновь отправиться на работу, но вдруг побледнел и
тяжело опустился на стул. Один глаз его слегка дернулся.
Отец сделал попытку еще раз встать и пойти, но внезапно
зашатался и упал на пол без сознания. Вызвали врачей.
Из Москвы спешно приехал мой брат, также врач. Были
испробованы все известные науке средства для приведения
отца в сознание, но безуспешно. До двенадцати часов ночи
пульс был сравнительно хорош, но потом он стал быстро
падать. К часу ночи отца не стало...
Через три дня состоялись его похороны. Я был как раз
26
в это время в отпуску под Москвой и поехал отдать по
следний долг моему дорогому старику. Приехали также все
наши родственники. Провожали отца в последний путь тор
жественно и сердечно. Коллектив лаборатории, где работал
отец, в самом подлинном смысле слова, оплакивал его.
Местный райздрав и райком Медсантруд приняли расходы
по похоронам на свой счет и придали им широкий обще
ственный характер. Была гражданская панихида, на кото
рой ряд ораторов рассказал об отце много хорошего как
о враче, ученом и общественнике. Его ставили в пример,
как яркий образец «беспартийного большевика». Сказал и
я несколько слов. Были венки. Были слезы. Были трога
тельные прощания. Самое ценное во всем было то, что
чувствовалась искренность.
Потом длинная процессия проводила гроб до могилы.
День был летний, жаркий. Под ногами хрустел густой пе
сок. В воздухе плавали облака пыли. Провинциальный ор
кестр не совсем стройно исполнял похоронный марш Шо
пена. Я шел за гробом и думал:
«Вот кончилась длинная и интересная жизнь, вся по
священная науке и через науку — народу и человечеству.
Труд, неутомимый, постоянный, дисциплинированный труд,
превратившийся во вторую натуру и даже в наслаждение,
был ее основным стержнем. Сама смерть склонилась пред
этим всепобеждающим началом и пришла к отцу на поле
труда, без единого дня инвалидности или безработицы. Он
стильно и гармонично закончил свою жизнь».
3. МОЯ МАТЬ
Совсем другим человеком была моя мать. Во многих
отношениях она представляла полную противоположность
отцу. Начать хотя бы с внешности. Отец был высокий,
сильный, широкоплечий мужчина, с известной склонностью
к полноте в более поздние годы. На голове у него почти
не было волос: он облысел уже в тридцать пять лет. На
оборот, моя мать была женщина маленького роста, дели
катного сложения, с шапкой густых, слегка вьющихся
каштановых волос, из-под которых задорно смотрели жи
вые зеленоватого цвета глаза.
Не меньшая разница была в характере. Отец был спо
койный, малоподвижный, молчаливый человек — типичный
27
флегматик. Мать, напротив, являла тип чистого холери
к а — была жива, непоседлива, вспыльчива, разговорчива.
Мать любила петь, и пела в молодости недурно. Любила
танцевать, веселиться, принимать гостей и ходить в гости.
В матери было что-то особенное, свое, какой-то «шарм»,
который привлекал к ней людей и легко превращал ее в
центр внимания. Она всегда бывала «заводиловкой», «ду
шой общества». В доме она была настоящей «хозяйкой»
и распоряжалась всем по своему усмотрению. Я не могу
сказать, чтобы отец был «под башмаком» у матери (ибо
в вопросах, которые отец считал серьезными, он всегда
поступал по-своему), однако в делах семейных он молча
ливо признавал «гегемонию» матери и почти никогда в
них не вмешивался. И мать широко пользовалась этой
привилегией. С годами авторитарная черточка в характере
матери усиливалась и порой переходила, в особенности в
отношении детей, в своего рода «родительский деспотизм».
На этой почве одно время (когда мне было четырна
дцать — шестнадцать лет) происходили довольно частые
стычки между мной и матерью. Однако, когда мать убеди
лась, что ей не переломить моего «упрямства», она пере
шла в отступление, и в дальнейшем наши отношения на
всегда сохранили характер взаимного уважения и сердеч
ности.
В противоположность отцу, как будто бы рожденному
для серьезной научной работы, мать мол была крайне не
усидчива, непоследовательна, неуравновешенна. Она не мог
ла долго заниматься чем-либо одним. Ее мысль постоянно
прыгала с предмета на предмет, с вопроса на вопрос, под
час в самых неожиданных сочетаниях. Особенно это про
являлось в ее письмах, и мы, дети, нередко добродушно
подсмеивались над ней, цитируя какие-либо совершенно
фантастические пассажи из этих писем. Мать не любила
никакой теории, никакой абстракции. Она всегда была су
губо конкретна и практична. Но в жизни ей не повезло, и
эти качества ее не нашли того применения, которого за
служивали. С детства мечтой матери была медицина,
и я не сомневаюсь, что если бы ей удалось получить соот
ветственное образование, из нее вышел бы прекрасный
врач, с крупным именем и большой практикой. Мать вооб
ще была человек очень способный, умевший на лету ло
вить всякую мысль, а к лечению людей у нее была какая-
то стихийная тяга, почти страсть. Обстоятельства, однако,
28
Моя мать.
сложились неблагоприятно. Отец матери был мелкий чи
новник, денег в семье никогда не было. Матери с трудом
удалось кончить гимназию, но на высшее учебное заведе
ние средств уже не нашлось. Тем не менее любовь к меди
цине — не к теоретической, как у отца, а к практической,
прикладной медицине — у матери осталась до конца жиз
ни. Она читала книги, приглядывалась к работе мужа.
В конечном счете, из нее вышел прекрасный лекарь-само
учка, и я очень хорошо помню, что не отец, а мать лечила
всех нас, детей, когда с нами что-нибудь не ладилось.
И лечила прекрасно. Отец привлекался лишь в более серь
езных случаях и притом не иначе, как в роли консультанта.
Обычно он просто санкционировал то, что делала мать.
В молодости мать тоже пережила полосу народниче
ских увлечений, однако, будучи человеком гораздо более
активным, чем отец, она сделала из этих увлечений прак
тические выводы: пошла «в народ» и стала сельской учи
тельницей в одной из украинских деревень. Именно в этот
период завязался роман между моими родителями, но с
переездом в Петербург порвалась связь моей матери
«с землей». Однако она навсегда сохранила интерес и любовь
к педагогической работе, и это оказалось далеко не беспо
лезным в; дальнейшем: мать сама учила всех нас, своих
детей, чтению и письму, готовила к поступлению в школу
и репетировала, когда это оказывалось необходимым, на
протяжении гимназического курса.
С выходом замуж, с появлением семьи общественные
увлечения моей матери стали бледнеть еще быстрее, чем
у моего отца. С ней произошла метаморфоза, которая явля
лась столь характерной для тысяч и тысяч интеллигент
ных женщин дореволюционной эпохи: шаг за шагом, из
года в год она все больше отставала от вопросов полити
ки, общественности и все больше замыкалась в узких рам