Смирнов Алексей
Письма к О
Алексей Смирнов
Письма к О.
Письмо первое.
Далекая О.! Избрав такое начало, я даю фору себе самому: я называю Вас далекой, что сразу отсылает нас к набору романтических штампов, за которыми неизбежно следует серьезное признание. Тем самым я лишен возможности отступить и принужден продолжить свое послание в согласии с многообещающим началом. Ведь я, поверите ли, редкостный трус! Не назовешь случайным то обстоятельство, что из всех возможных способов завязать знакомство я выбрал письменное обращение и сделал тетрадный листок послушным посредником сводником, если угодно. Писательское ремесло вообще, и жанр эпистолярный в частности суть хитроумные лазейки, без помощи которых закомплексованный, ущербный индивид не может наладить связи с окружающим миром. Оставаясь в безопасности, он наделяет жизнью бумажного двойника, о чьей дальнейшей судьбе не обязательно заботиться. Точно так же и я, не находя в себе смелости просто подойти к Вам и бесстрашно рассказать о моих чувствах, воспользовался пером. Признаюсь: отсутствие какого-либо внимания с Вашей стороны после этого письма мне будет гораздо легче перенести, нежели устный - весьма, на мой взгляд, вероятный отказ.
Я понимаю Ваше удивление: ведь мы, почти два долгих года зная друг друга в лицо, едва ли обменивались чем-то более значительным, чем дежурные приветствия. Я тоже удивлен, но не тем, что пишу эти строки, но тем, что не делал этого с первого же дня, когда увидел Вас. Конечно, удивление мое всего лишь метафора, так как я, конечно, понимаю, что попросту был слеп подобно Савлу, шагавшему себе в Дамаск и вдруг пораженному блистательным откровением. Мой внутренний цензор благополучно издох, от чего все запретное, непозволительное, загнанное под лавку накрыло мой незащищенный разум мощной волной. Вы между тем оставались прежней и не подозревали о фантастических метаморфозах Вашего повседневного образа, который, заиграв миллионом оттенков, в мгновение ока овладел моим сознанием.
Я спешу Вас успокоить: Вы со своей стороны не приложили к этому ни малейшего усилия. Для большей ясности я позволю себе уподобить Вас фигурке, что ловко упрятана в кленовой листве и которую требуется отыскать - я имею в виду детскую головоломку. Приходится долго и тщательно вглядываться напряженным взглядом в хитросплетение кроны, и вдруг разгадка становится очевидной, все встает на свои места и остается лишь попенять себе за проявленную невнимательность.
Но, увидев однажды, уже не сумеешь позабыть. Похоже, я нашел удачное сравнение - Вы, безусловно, знакомы с такими картинками и потому простите мне, надеюсь, мое дерзкое письмо: я просто не вижу другого выхода, ибо заставить себя забыть Ваше новое, чудом преобразившееся лицо гораздо труднее, чем разгаданную головоломку.
Я перечитал написанное и решил, что сказал достаточно. Вряд ли стоит пояснять особо, что я прошу Вас о свидании - время и место целиком зависят от Вас. Если все написанное выше не слишком оскорбило Ваши чувства, я смею надеяться на какой-нибудь знак с Вашей стороны, хотя заранее готов считать таким знаком его отсутствие - то есть Ваше суровое молчание.
Ваш А.
Письмо второе.
Дорогая О., далекая, как прежде! Я отдаю себе отчет в том, что, решившись на второе послание, беру на себя ответственность за открытие игры с непредсказуемым финалом. Прошу Вас, будьте снисходительны к моей врожденной робости! И я задаюсь вопросом: был ли дан Вами повод к продолжению? После недели мучительной неизвестности я, как Вы отлично помните, отважился остановить Вас в коридоре и прямо спросил, дошло ли письмо по адресу. Ваша ответная улыбка показалась мне и дружеской, и насмешливой, и лукавой одновременно - тем более, что Вы, поставив меня в известность, что да, оно дошло, не сказали сверх того ни слова. Поразмыслив, я расценил Ваш ответ как поощрение к дальнейшим действиям. Но вдруг я ошибаюсь? Насколько же был прав мудрый Кант, доказавший непостижимость вещи в себе - именно такой вещью в себе являетесь для меня Вы, Ваше безмолвие может означать все, что угодно, и я сознаю, что если уж истолковываю его в благоприятном для себя смысле - это мои сложности. Что ж - я принимаю правила, поскольку сам их навязал.
Как прикажете переслать Вам новую весточку - по почте, как и первую? Или, может быть, предпочтительна передача из рук в руки? Я уже не боюсь показаться смешным, благо мосты сожжены. Собственно, куда смешнее - мне нечего добавить к уже сказанному. Пожалуй, я выберу средний путь: своими руками опущу конверт в Ваш почтовый ящик. Ведь с недавних пор мне стал известен Ваш адрес - да-да, Вы можете относиться к моей любознательности как угодно, но удержать меня не сможете. Я знаю о Вас уже очень и очень многое. Позор на мою голову - я даже получил доступ к Вашей амбулаторной карте. Я читал Вашу анкету, могу без запинки перечислить все предметы Вашего гардероба, мне ведомы маршруты, которыми вы любите ходить, я имею определенное представление о круге Ваших знакомств и даже о некоторых Ваших тайных слабостях. Последние ни в коем случае не воспринимаются мной как недостатки, наоборот - они представляются прелестными штрихами к Вашему портрету.
Страшно подумать, что всего этого Вам покажется мало - я теряюсь в догадках, чем еще выразить свою преданность? Возможно, Вы ждете от меня подвига? - скажите только, какого, я совершу подвиг. Или впечатление, которое оставили мои домогательства, настолько ужасно? Когда б вы не молчали так упорно, я смог бы исправить то, что еще может поддаться исправлению. Я больше к Вам не подойду и не спрошу ни о чем - Вы, если сочтете нужным, сами окрылите или уничтожите меня своим решением.