[117] “Well, then, it was jolly rotten of you,” said Digory.
[118] “Rotten?” said Uncle Andrew with a puzzled look.
[119] “Oh, I see. You mean that little boys ought to keep their promises. Very true: most right and proper, I’m sure, and I’m very glad you have been taught to do it. But of course you must understand that rules of that sort, however excellent they may be for little boys—and servants—and women—and even people in general, can’t possibly be expected to apply to profound students and great thinkers and sages. No, Digory. Men like me, who possess hidden wisdom, are freed from common rules just as we are cut off from common pleasures. Ours, my boy, is a high and lonely destiny.”
[120] As he said this he sighed and looked so grave and noble and mysterious that for a second Digory really thought he was saying something rather fine. But then he remembered the ugly look he had seen on his Uncle’s face the moment before Polly had vanished: and all at once he saw through Uncle Andrew’s grand words. “All it means,” he said to himself, “Is that he thinks he can do anything he likes to get anything he wants.”
[121] “Of course,” said Uncle Andrew, “I didn’t dare to open the box for a long time, for I knew it might contain something highly dangerous. For my godmother was a very remarkable woman. The truth is, she was one of the last mortals in this country who had fairy blood in her. (She said there had been two others in her time. One was a duchess and the other was a charwoman.) In fact, Digory, you are now talking to the last man (possibly) who really had a fairy godmother. There! That’ll be something for you to remember when you are an old man yourself.”
[122] “I bet she was a bad fairy,” thought Digory; and added out loud.
[123] “But what about Polly?”
[124] “How you do harp on that!” said Uncle Andrew. “As if that was what mattered! My first task was of course to study the box itself. It was very ancient. And I knew enough even then to know that it wasn’t Greek, or Old Egyptian, or Babylonian, or Hittite, or Chinese. It was older than any of those nations. Ah—that was a great day when I at last found out the truth. The box was Atlantean; it came from the lost island of Atlantis. That meant it was centuries older than any of the stone-age things they dig up in Europe. And it wasn’t a rough, crude thing like them either. For in the very dawn of time Atlantis was already a great city with palaces and temples and learned men.”
[125] He paused for a moment as if he expected Digory to say something. But Digory was disliking his Uncle more every minute, so he said nothing.
[126] “Meanwhile,” continued Uncle Andrew, “I was learning a good deal in other ways (it wouldn’t be proper to explain them to a child) about Magic in general. That meant that I came to have a fair idea what sort of things might be in the box. By various tests I narrowed down the possibilities. I had to get to know some—well, some devilish queer people, and go through some very disagreeable experiences. That was what turned my head grey. One doesn’t become a magician for nothing. My health broke down in the end. But I got better. And at last I actually knew.”
[127] Although there was not really the least chance of anyone overhearing them, he leaned forward and almost whispered as he said:
[128] “The Atlantean box contained something that had been brought from another world when our world was only just beginning.”
[129] “What?” asked Digory, who was now interested in spite of himself.
[130] “Only dust,” said Uncle Andrew. “Fine, dry dust. Nothing much to look at. Not much to show for a lifetime of toil, you might say. Ah, but when I looked at that dust (I took jolly good care not to touch it) and thought that every grain had once been in another world—I don’t mean another planet, you know; they’re part of our world and you could get to them if you went far enough—but a really Other World—another Nature another universe—somewhere you would never reach even if you travelled through the space of this universe for ever and ever—a world that could be reached only by Magic—well!” Here Uncle Andrew rubbed his hands till his knuckles cracked like fireworks.
[131] “I knew,” he went on, “that if only you could get it into the right form, that dust would draw you back to the place it had come from. But the difficulty was to get it into the right form. My earlier experiments were all failures. I tried them on guinea-pigs. Some of them only died. Some exploded like little bombs—”
[132] “It was a jolly cruel thing to do,” said Digory who had once had a guinea-pig of his own.
[133] “How you do keep getting off the point!” said Uncle Andrew. “That’s what the creatures were for. I’d bought them myself. Let me see—where was I? Ah yes. At last I succeeded in making the rings: the yellow rings. But now a new difficulty arose. I was pretty sure, now, that a yellow ring would send any creature that touched it into the Other Place. But what would be the good of that if I couldn’t get them back to tell me what they had found there?”
[134] “And what about them?” said Digory. “A nice mess they’d be in if they couldn’t get back!”
[135] “You will keep on looking at everything from the wrong point of view,” said Uncle Andrew with a look of impatience. “Can’t you understand that the thing is a great experiment? The whole point of sending anyone into the Other Place is that I want to find out what it’s like.”
[136] “Well why didn’t you go yourself then?”
[137] Digory had hardly ever seen anyone so surprised and offended as his Uncle did at this simple question.
[138] “Me? Me?” he exclaimed. “The boy must be mad! A man at my time of life, and in my state of health, to risk the shock and the dangers of being flung suddenly into a different universe? I never heard anything so preposterous in my life! Do you realize what you’re saying? Think what Another World means—you might meet anything anything.”
[139] “And I suppose you’ve sent Polly into it then,” said Digory. His cheeks were flaming with anger now. “And all I can say,” he added, “even if you are my Uncle—is that you’ve behaved like a coward, sending a girl to a place you’re afraid to go to yourself.”
[140] “Silence, sir!” said Uncle Andrew, bringing his hand down on the table. “I will not be talked to like that by a little, dirty, schoolboy. You don’t understand. I am the great scholar, the magician, the adept, who is doing the experiment. Of course I need subjects to do it on. Bless my soul, you’ll be telling me next that I ought to have asked the guinea-pigs’ permission before I used them! No great wisdom can be reached without sacrifice. But the idea of my going myself is ridiculous. It’s like asking a general to fight as a common soldier. Supposing I got killed, what would become of my life’s work?”
[141] “Oh, do stop jawing,” said Digory. “Are you going to bring Polly back?”
[142] “I was going to tell you, when you so rudely interrupted me,” said Uncle Andrew, “that I did at last find out a way of doing the return journey. The green rings draw you back.”
119
– Ах, понимаю. По-твоему, надо держать слово. Резонно, мой милый, очень советую. Но, сам понимаешь, такие правила хороши для детей, слуг, женщин, вообще людей, но никак не для мудрецов и ученых. Нет, Дигори. Причастный к тайной мудрости свободен и от мещанских радостей, и от мещанских правил. Судьба наша, мой мальчик, возвышенна и необыкновенна. Мы одиноки в своем высоком призвании…
120
– Он вздохнул с такой благородной печалью, что Дигори на мгновение посочувствовал ему, покуда не вспомнил дядины глазки, когда тот предлагал Полли кольцо, и не подумал: «Ага, он клонит к тому, что может делать все, что ему угодно!»
121
– Конечно, я не сразу открыл шкатулку, – продолжал дядя. – Я боялся, нет ли в ней чего-нибудь опасного. Моя крестная была чрезвычайно своеобразной дамой. Собственно, она была последней из смертных, в ком еще текла кровь фей. Сама она застала еще двух таких женщин – герцогиню и уборщицу. Ты, Дигори, беседуешь с последним человеком, у которого крестной матерью была фея. Будет что вспомнить в старости, мой мальчик!
124
– Ты все о том же! – сказал дядя. – Разве в Полли дело? Сперва, конечно, я предпринял осмотр шкатулки. Она была весьма старинная. Я сразу понял, что ее изготовили не в Греции, не в Египте, не в Вавилоне, не в стране хеттов и даже не в Китае. Она была еще древнее. Наконец, в один поистине великий день я понял, что сделали ее в Атлантиде. В Атлантиде, на затонувшем острове! Это значило, что шкатулка моя на много веков древнее всех допотопных черепков, которые выкапывают в Европе. Она была не чета этим грубым находкам. Ведь Атлантида с древнейших времен была великой столицей, с дворцами, храмами и замечательными мудрецами.
125
Он подождал немного, но Дигори не восхищался. С каждой минутой дядя нравился ему все меньше и меньше.
126
– Тем временем, – продолжал дядя, – я занимался изучением разнообразных предметов, о которых ребенку не расскажешь. Так что постепенно я начал догадываться о содержимом моей шкатулки. Путем различных научных экспериментов мне удалось установить, так сказать, наиболее правдоподобные гипотезы. Пришлось познакомиться с… как бы выразиться… дьявольски странными личностями, и пройти через довольно отталкивающие испытания. Вот почему я раньше времени поседел. Стать чародеем – дело нешуточное. Я вконец испортил здоровье, хоть мне и получше в последнее время. Но главное – что я узнал.
128
– То, что было в шкатулке, – не из нашего мира, и очутилось у нас, когда наш мир только-только начинался.
130
– Пыль, – отвечал дядя Эндрью, – сухая пыль, вот какую награду я получил за свой многолетний труд! Вроде бы и смотреть не на что. Но я-то посмотрел, не тронул, но взглянул! Ведь каждая пылинка там была из иного мира, понимаешь ли ты, не с другой планеты – ведь планеты тоже часть нашего мира, до них можно добраться если долго лететь, – а из мира по-настоящему другого. Словом, из такого мира, куда можно попасть исключительно с помощью волшебства. – И дядя снова потер руки так, что пальцы у него затрещали.
131
– Я понимал, разумеется, – продолжал он, – что эта пыль может перенести в другие миры, если слепить из нее то, что надо. Но что же именно? И как? Масса моих экспериментов пропала впустую. Морские свинки просто подыхали, или их разрывало на части…
133
– При чем тут ужас? Свинки для того и созданы. А покупал я их на свои собственные деньги. Так вот, о чем же я… Да, наконец мне удалось изготовить из пыли колечки, желтые кольца. Тут обнаружилось новое затруднение. Несомненно, колечки перенесли бы моих подопечных, куда надо, стоит до них дотронуться. Однако, что толку! Как же мне было узнать, что там? Как вернуть зверьков обратно?
135
– Ты не умеешь мыслить научно, – нетерпеливо сказал дядя Эндрью. – Ты не понимаешь, что являешься свидетелем эксперимента века? Я ведь посылаю туда свинок именно затем, чтобы узнать, что там и как.
137
Дигори в жизни не видел такого искреннего удивления, негодования и обиды в ответ на такой простой вопрос.
138
– Кому, мне? – воскликнул дядя. – Ты спятил! В мои лета, с моим здоровьем идти на такой риск, отправляться в совершенно незнакомую вселенную? Что за нелепость! Ведь в этих мирах может случиться все, что угодно!
139
– А Полли теперь там, – Дигори побагровел от гнева, – это… это подлость! Хоть ты мне и родной дядя, а только настоящий трус отправит в такое место девочку вместо себя.
140
– Молчать! – дядя Эндрью хлопнул рукой но столу. – Я не позволю так с собой разговаривать грязному мальчишке. Я великий ученый, я чародей, посвященный в тайные науки, я ставлю эксперимент. Как же мне обойтись без подопытных… э-э… существ? Ты еще скажешь, что и морских свинок нельзя было посылать, не испросив их согласия! Наука требует жертв. Приносить их самому смешно. Разве генералы ходят в атаку? Положим, я погибну. Что же тогда будет с делом моей жизни?
142
– Именно об этом я и хотел сказать, когда ты так грубо меня перебил. Мне удалось найти способ. Для этого требуется зеленое кольцо.