Наконец Лариса пригласила гостей к столу. Аксючиц сел с Лидией Николаевной — они дружили. На все вечера Александр Александрович ходил без жены, Тихоня вообще никогда не была замужем, так что им, как говорится, сам Бог велел сидеть рядышком.
Заместитель Пашкевича в недалеком прошлом был крупным партийным чиновником. Когда улеглась сумятица, вызванная крушением коммунистической системы, оказалось, что все старые партийные кадры, заклейменные и осмеянные в разом осмелевших газетах и на телевидении за коррумпированность, своевластие и невежество, остались у власти. Сверху и донизу. Правда, они попрятали свои партбилеты, но суть от этого не изменилась. Немножко поволновавшись, они занялись тем, чем занимались всегда, — управлением. Мир, конечно, рухнул, но и разрухой нужно было управлять. А где взять новых опытных людей, не погрязших в коррупции и воровстве, — из Америки выписать? Так что новая власть стала называться не коммунистической, а демократической, но осуществляли ее те, кто умел и привык это делать, хотя само слово «демократия» еще долго вызывало у них изжогу. Изжога прошла, когда ему наконец нашли замену: «дерьмократия».
В этом мире, мире управленцев, у Аксючица были огромные связи. Во все времена система управления была пронизана личными связями, как кровеносными сосудами, и держалась на них. Любой самый сложный вопрос проще всего решался не в высоких кабинетах, а в саунах, загородных ресторанах или в уютной домашней обстановке. Продавалось и покупалось все — от научных званий до генеральских звезд, надо было лишь знать, кому и сколько дать. Именно поэтому Пашкевич и пригласил временно оказавшегося не у дел в связи с перестройкой Аксючица в «Афродиту».Его работа заключалась в том, чтобы выбивать, доставать, оформлять все, что было необходимо молодому издательству для успешной работы, — помещения под офисы и телефоны, квартиры и машины, землю под строительство складов и гаражей, стройматериалы, мебель — иначе говоря, превращать стремительно обесценивающиеся деньги в материальные ценности.
Надо сказать, что Александр Александрович весьма преуспел в этом деле, и Пашкевич высоко ценил его заслуги, хотя никогда не упускал случая прилюдно вытереть о своего заместителя ноги. Просто так, для порядка, чтобы старый служака не забывал, кто в доме хозяин.
Скучала, хотя старалась не подавать вида, только Тихоня. Вечер не сулил ей никаких сюрпризов. Старомодные ухаживания Александра Александровича ее раздражали. Вырядился, как чучело гороховое, в модный клетчатый пиджак, нацепил галстук-бабочку, а у самого на шее плохо выбритые волосы торчат и кадык с кулак величиной. Молодится, козел, а самому уже под шестьдесят, видно, старше Тарлецкого. Попрыгунчик... Хотя хватка у него железная, ссориться — себе дороже.
Что Лидии Николаевне было интересно, так это исподтишка наблюдать за Ларисой и Виктором. Они сидели далеко друг от друга, на противоположных концах длинного стола, но казалось, что их притягивают невидимые — впрочем, вполне заметные искушенному взгляду — нити. Все пространство между ними было заполнено не тарелками, блюдами и бокалами, а любовью, легкой, счастливой, взаимной. Оживленно болтая с мужем и Тарлецким, Лариса то и дело вскидывала глаза на Виктора, и их туманили восторг и обожание. Лидия Николаевна даже ощутила легкий холодок зависти: надо же! «Вот сучка, — подумала она, — ничего не боится! Неужели Пашкевич ни о чем не догадывается? Да нет, не такой он дурак, улыбается, а скулы под кожей так и ходят. Это ему-то с его самомнением терпеть такое! Мне бы эту куклу на вечерок, я бы ей показала, что такое настоящая любовь!»
Вот такая компания собралась у Пашкевичей в честь завершения Ларисой работы над переводом произведений известной американской писательницы и выхода последнего, пятого тома.
За столом, как обычно, говорили обо всем и ни о чем: об эстрадных звездах и их любовниках и любовницах, об Оскаре, полученном Михалковым, о том, чья мода моднее — Зайцева или Юдашкина, о победе Кафельникова на открытом чемпионате Франции по теннису... Татьяна громко, чтобы привлечь всеобщее внимание, рассказывала Елене Львовне, какая она замечательная учительница, как ее любят ученики и родители — к празднику преподнесли великолепную вазу богемского стекла с позолотой; Григорий пытался осадить ее, но безуспешно. Аксючиц развлекал застолье анекдотами. Знал он их невероятное множество, даже книжку для «Афродиты» готовил: армянское радио, чукчи, евреи, Вовочка, Чапаев и Петька, Штирлиц и Брежнев... Некрашевич усадил Веронику к себе на колени и кормил блинами с мочанкой, специально для него приготовленными Клавдией, пышными, в дырочках, еще горячими; Вероника шутливо отбивалась, она не хотела есть и хрустела соленым огурцом, запивая его клюквенным морсом на меду — фирменным напитком домработницы Пашкевичей. Лишь Андрей Иванович почти не принимал участия в общем разговоре; вызывающе дерзкое поведение жены, которая и не думала скрывать свои отношения с Виктором, испортило ему настроение. Некрашевич заметил это; отпустив Веронику, он вытер рот салфеткой и сказал: