Пантелеев Юрий Александрович Полвека на флоте
ОТ АВТОРА
Полвека своей жизни я отдал родному флоту. И теперь взялся за перо, чтобы рассказать о событиях, которые и нам самим сегодня кажутся легендой.
Мы жили в суровое и вместе с тем в светлое, романтическое время, которое навечно вошло в историю и о котором всегда должны помнить грядущие поколения.
Автор
КРАСНЫЕ ВОЕНМОРЫ
Братишка с шумом влетел в комнату.
— Юрка, бежим на Неву, там кораблей видимо-невидимо!
Не поверил я брату. С какой стати кораблям зимой заходить в Неву? Но все же поспешил к реке. Все, что касалось флота, мне было близко. С детства я породнился с морем. Пяти лет уже плавал на рыбачьих лодках, а чуть подрос, увлекся парусом. Дай мне волю, дневал и ночевал бы на яхтах. Владельцы их — сынки питерских богатеев — охотно брали бесплатного матроса на свои роскошные суда. А потом отец, собрав сбережения, купил маленькую яхту. Он тоже пристрастился к парусному спорту, хотя профессия у него была отнюдь не морская. Отец был актером. Его все уважали не только за талант, но и за широту взглядов, за демократический дух. Еще учась в театральном училище, он сблизился с передовой рабочей молодежью. В ту пору в Петрограде за Невской заставой М. И. Калинин и Н. К. Крупская организовали революционные кружки и школы для рабочих. Под руководством социал-демократов создавались любительские драматические коллективы, которые ставили прогрессивные спектакли. Отец принимал в этом самое деятельное участие.
Сразу же после победы Октября Коммунистическая партия стала уделять много внимания развитию кино, которое В. И. Ленин считал важнейшим из искусств. Анатолий Васильевич Луначарский пригласил к себе моего отца и поручил ему постановку первых советских фильмов. Отец счел это за большую честь. Его картины одна за другой выходили на экран и пользовались успехом. Н. К. Крупская вспоминает, как больному В. И. Ле-
[5]
нину в Горках показали картину «Чудотворец», поставленную режиссером А. П. Пантелеевым. «Картина определенно понравилась ему"[1], — отмечала Надежда Константиновна. За успехи в области киноискусства отец был удостоен почетного звания Героя Труда, и М. И. Калинин собственноручно вручил ему грамоту ВЦИК.
Отца знали и любили военные моряки, у нас было много знакомых среди морских офицеров. Это открыло мне доступ на корабли, и многие из них я облазал, как говорится, от киля до клотика. Заветной мечтой моей стала морская служба. Вот почему всякое событие на флоте меня кровно интересовало.
…Изо всех сил крутил я педали велосипеда. Пролетел Дворцовую площадь. Вот и набережная. Правду сказал братишка. На Неве тесно от кораблей. Миноносцы, сторожевики, подводные лодки и многие другие корабли стояли, прижавшись бортами друг к другу.
А вот и миноносец «Меткий». Его сразу узнаешь. Четыре тоненькие трубы — две сразу за мостиком, а две — на корме. Корпус закругленный, сигарообразный, как у подводной лодки, а плоская деревянная палуба возвышается над ним на особых кронштейнах. Такие корабли у нас называли «французами» — их строили во Франции.
Вахтенный у трапа пропускает меня как своего. Разыскиваю инженер-механика М. Г. Чесновского. Недавний студент Технологического института, он незадолго до революции был призван на военную службу, окончил школу прапорщиков флота. В дни вооруженного восстания Чесновский встал на сторону революции и своим примером увлек многих офицеров корабля. Михаил Герасимович намного старше меня, но мы с ним давние друзья: вместе плавали на яхтах.
Засыпаю его вопросами.
Он объясняет, что над важнейшими базами Балтийского флота нависла угроза захвата интервентами, оккупировавшими почти все побережье. В. И. Ленин приказал любой ценой вывести оттуда корабли. И моряки, выполняя ленинский приказ, совершили подвиг. В труднейших условиях они провели корабли сквозь льды и этим спасли флот.
[6]
Задача усложнялась тем, что многие корабли в это время ремонтировались, стояли с разобранными механизмами.
— Мы тоже находились на ремонте, — говорит Чесновский. — По призыву судового комитета матросы работали дни и ночи, чтобы собрать машины и дать кораблю ход. А у нас, как и везде сейчас на флоте, людей не хватает — ушли на сушу сражаться с беляками. Каждому пришлось работать за троих. На переходе было трудно, корпус изрядно побили о льдины. Но, как видишь, дошли.
Я узнал, что, покидая Гельсингфорс, моряки постарались захватить с собой побольше флотского имущества — оно пригодится Советской республике. Погрузили на корабли и запасы продовольствия, хранившиеся на флотских складах.
— У вас в Питере, наверное, голодно? Я вздохнул. Да, нелегко сейчас питерцам. Хлеба получаем фунт на всю семью, и то не каждый день.
— Идем, пообедаешь с нами.
В кают-компании молодые командиры с восхищением заговорили о бывших офицерах царского флота, которые теперь всем сердцем служат трудовому народу. Это их мастерство и энергия в решающей мере обеспечили успех Ледового похода. Я услышал имена Ю. Ф. Ралля, Г. А. Степанова, Л. М. Галлера.
Как и по всей стране, на флоте рушилось старое и создавалось новое. Ушли в прошлое бесправие матроса, мордобой, унижения. Мои флотские друзья с гордостью называли себя красными военморами, с жаром боролись с анархиствующими элементами, отрицавшими всякую дисциплину и порядок.
Шел март 1918 года. Советская республика, голодная, истерзанная, сражалась в кольце врагов. Ей пришлось пойти на унизительный Брестский мир, лишь бы получить хоть какую-нибудь передышку. Наглела недобитая контрреволюция.
Питер бурлил митингами. На площадях и набережных толпы людей слушали ораторов. А многолюднее всего было Марсово поле. Здесь стояли наспех сколоченные трибуны, с которых произносили речи представители разных партий.
[7]
В гимназии занятий не было, и я целыми днями толкался в людском море, слушал ораторов, пытаясь понять, что к чему.
Нынешнее молодое поколение не знает, что такое контра. А мы видели ее своими глазами. Эти типы ходили по улицам и агитировали за свержение Советской власти. Город кишел врагами — явными и тайными. На Марсовом поле часто выступал эсер — в измятом костюме, небритый, с лохматой головой и в пенсне на черном шнурке. Он кричал, размахивал кулаками, сыпал ругательства в адрес Ленина. Немного сдержаннее, но в том же духе разглагольствовали меньшевики. После них на трибуне появлялся элегантный господин — золотые очки на носу и красный шелковый бант на груди; речь у нею вкрадчивая, изысканно-стройная, без единого грубого слова, а суть та же — ненависть к большевикам, к народу и призыв вернуться к старым порядкам, к прежним хозяевам. Расталкивая всех, на трибуну выскакивал растрепанный верзила и начинал вопить на всю площадь, неистово колотя себя в грудь. Это анархист. Всерьез его никто не принимал.
А вот говорит мастеровой в темно-синей рубашке, подпоясанной ремнем. Речь его простая, не совсем складная, но толпа слушает с глубоким вниманием. Так слушают только правду. Какие-то истеричные юнцы пытаются перебить его. Толпа накидывается на них, и те исчезают. Это выступает рабочий-большевик. Он говорит о Ленине, о революции, о новой жизни, о трудностях на пути победившего народа.
По ночам, ворочаясь на койке, я старался припомнить все, что услышал на Марсовом поле. В политике я тогда смыслил мало, и все-таки слова большевиков были мне ближе всего. Когда я слышал, что вся земля должна принадлежать крестьянам, а фабрики и заводы — рабочим, я вместе со всей толпой кричал:
— Правильно!
В бывшем здании Фондовой биржи (ныне здесь Центральный военно-морской музей) открылся клуб военных моряков. Руководил клубом Совет комиссаров флота. Заработали здесь различные кружки и курсы. Я очень обрадовался этому: ведь в то время еще никаких военно-морских учебных заведений у нас не было. На курсы принимались только военморы. По ходатайству моих