Отсутствие татуировок улиц, находящихся в исправительно-трудовых учреждениях, по неписаньш правилам в преступной среде воспринимается как что-то недозволенное, постыдное. О мотивах нанесения татуировок один бывший зек выразился так:
«Всего отбыл в исправительно-трудовых учреждениях 10 лет. „Наколки“ сделал, когда впервые попал в заключение. Тогда находился на усиленном режиме и серьезно считал, что только милиция виновата в аресте. Увидев у одного осужденного татуированное слово „ЗЛО“ и узнав, что оно расшифровывается как „За все легавым отомщу“, наколол это слово на запястье левой руки. К тому же это слово нравилось и тем, что зло есть зло и от хорошей жизни его не накалывают. В то время мне было 18 лет, хотелось выделиться. Я рассчитывал, что после освобождения знакомые, увидев это слово, подумают: „Этот человек видел в жизни много зла“. Мне хотелось произвести впечатление человека бывалого.
Следующая наколка была сделана на запястье правой руки и представляла собой рисунки: рукопожатие двух рук, скрещенные кинжалы и текст „Руку вору, нож — прокурору“. Ее сделал под влиянием блатных песен и „воров в законе“, хотя сам лично обиды, вражды к прокурору не испытывал. О „ворах в законе“, как „незаурядных“ преступниках, ходили легенды, и они сильно действовали на таких, как я; мы считали их чуть ли не героями. Эта „наколка“ была сделана исключительно для колонии.
Очередная „наколка“, сделанная на предплечье левой руки, изображала факел и олимпийские кольца. Год был в то время олимпийский, и в колонии об этом шло много разговоров и споров. Так что мой рисунок выглядел ко времени.
Последующие два рисунка наколол под влиянием приятеля, который разукрасил себе буквально все тело. Он был в центре внимания, все рассматривали его, как диковинку. Я тоже представлял себе, как покажусь на пляже и все будут любоваться моими татуировками. Модными в нашей колонии были изображения Христа, распятого на кресте. Я не хотел отставать от других и сделал себе подобное на бедре ноги, сопроводив текстом: „И Бог не фраер — все скостит“.
Рисунок на бедре правой ноги изображает человека с львиной головой и с бутылкой водки в руке. Этот рисунок взят из журнала „Крокодил“. Понравился он своей оригинальностью.
Кроме этого на пальцах левой руки выколот год рождения, но вместо последней цифры изображен череп. Я был молод, не хотел, чтобы все видели год моего рождения, хотел быть старше».
Зеки, пристрастившиеся к наркотикам, нередко наносят татуировку специально на тех участках тела, где делают инъекции морфия и других наркотических веществ, для того, чтобы не были заметны следы уколов. Противоестественная, длительная обстановка изоляции от общества лиц одного пола, скука, томительное однообразие повседневной жизни, желание привлечь к себе внимание сокамерников побуждают искать развлечения. Если раньше наколка имела чуть ли не профессиональное значение, то в нынешних колониях (особенно усиленного и строгого режимов) ее делают по менее уважительным причинам: «от нечего делать», «другие делают, и я сделал», «по глупости», «по юности», «по дурости», «хотел быть уважаемым», «для украшения», «понравилось», «для хохмы», «из-за привязанности (любовной, родственной или товарищеской)», «на память о колонии» и т. д. При опросе лишь незначительная часть осужденных заявила, что татуировка была нанесена против их воли.
Итак, основными побудительными мотивами нанесения татуировок можно считать:
— неписаный закон принятия в свою среду лиц, отбывающих наказание, личное самоутверждение в определенной группе;
— тщеславие, бравада друг перед другом, хвастовство, желание показать свою выносливость, некоторую «исключительность», необычность и «превосходство» над окружающими;
— подражание более опытным преступникам, уже имеющим татуировку;
— своеобразное украшение, знак «памяти» пребывания в исправительно-трудовых учреждениях;
— живучесть обычаев, традиций нанесения татуировок.
Личность рецидивиста удачно характеризует профессор А. М. Яковлев: «Особенностью их личности является искусственно создаваемая и усиленно внушаемая ими себе и окружающим идея об их некой исключительности, необычности и превосходстве над окружающими. Решимость идти на риск и опасность, связанные с систематическими совершениями преступлений, а затем показное, нарочито картинное „прожигание“ жизни, которое, по мнению преступника, является доказательством его необычности, его „выдающихся“ качеств. Отсюда — искусственный, противоестественный мир идей, представлений, принципов, где все „вывернуто наизнанку“».