КОРМ. Пожалуйста. Это длинный список. (Подает список.)
ХАБИХТ (список не берет). Пусть он останется у нас, дорогой Корм. Только не используете его… в корыстных целях. В моем распоряжении есть и второй список — так же точен и может быть еще точнее, вроде как копия. Так скажем. И в него я тоже не заглядывал. Все списки сравним через две недели… и один день.
СУХОРУКОВ. Господин барон все еще изволил изъясняться загадками…
ХАБИХТ. Сейчас всё и всех выведем на чистую воду, господин подпоручик. Господин Таупер, завтра, после богослужения, соизвольте объявить пастве, что в течение двух последующих воскресений после проповеди на площади перед Храмом всем будет дана возможность покаяться и выразить свое глубочайшее сожаление… Обратите внимание, что никто не принуждается, а каждый только приглашен!
СУХОРУКОВ. Не понял. Какую — такую слезную исповедь вы ждете от этих лицемерных подонков, когда в стране чуть ли не осадное положение!
ХАБИХТ. Эта будет приглашение на порку! Легкую, но публичную порку о коей они сами молитвенно поросят!
СУХОРУКОВ. Порка?…
ХАБИХТ. Порка, да…с. Не смотря на недавний запрет телесных наказаний, в это для нашей державы трудное время, оная практикуется опять — таки, понемногу. Легкая милая порка для всех, на той демократической основе, по коей люд латышский так соскучился. Приглашение на порку. Так…с!
СУХОРУКОВ (в глубоком замешательстве). Приглашение на…
ХАБИХТ. …на порку. Да, да — порку! Милую, беззлобную… Всех, кто окажет нам честь, почтим одинаково — тремя розгами, по пять ударов каждой.
СУХОРУКОВ (все еще в замешательстве). Трижды пять?
ХАБИХТ. Трижды пять. Без злобы. Замачивать розги не будем.
СУХОРУКОВ. И замачивать не будем!
ХАБИХТ. Да…с! Не замоченными. Удары легкие. Эти последние мелочи, господин пастор, можете и специально не объявлять пастве. Главное — именем барона попросите их прийти. Добровольно. Только про списки сказать не забудьте. Что оные имеются и что через две недели будут сравнены со списками тех, кто прошли порку. И ежели кто, имя которого в списке провинившихся наличествует, не посчитает своим долгом честно прийти попросить даренного мной публичного прощения, то уж… Через две недели, вечерком воскресным дом его да будет спален… Так же, как сараи мои в прошлом году…
СУХОРУКОВ (после долгой паузы). Надо сказать, дьявольски… Хотя… Строгости в избытке никогда не бывает.
ХАБИХТ. Строгости будет ровным счетом столько, сколько надобно. И еще, господин пастырь, дайте им знать, что пороть будут лишь один час…
СУХОРУКОВ. О-хо-хо! Пусть в очереди потомятся!
ХАБИХТ. Пусть потомятся!
СУХОРУКОВ. Да, потолкаются с опущенными штанами — кто первый!
ХАБИХТ. Да не опоздают!
СУХОРУКОВ. Ну, красотища! Надо сказать пляски нагаек, ломка косточек, да вешание нам уже нынче приелись. Сколько можно! Будя перемены в наших серых буднях! Дух переведем, шуточки погоняем — это, ей Богу, к стати.
ХАБИХТ. Однако…с, господа мои — шуток не будет.
ТАУПЕР. А… женщин? И их тоже?
ХАБИХТ. Всех взрослых. Включая женщин. Без исключений и слюнтяйства. Этот святой принцип соблюсти долг наш. За сим и я в списки не смотрю, чтоб не разжалобить себя зазря. (Пауза.) И если кто не согласен на то, что я предложил, дом сжечь — и без всякого снисхождения.
ТАУПЕР. Воистину по дьявольски…
ХАБИХТ. Все уразумел, Корм?
КОРМ. Все, ваше сиятельство!
ХАБИХТ. Можете идти!
КОРМ. С Богом, господа! (Уходит.)
ХАБИХТ (резко звонит). А драгуны ваши после тяжких и утомительных трудов в Эстляндии и Лифляндии пусть передохнут маленько. Трудится придется только по воскресным вечерам, да ежели Господь не выслушает наши молитвы… и в последнюю ночь тоже.
Входит камердинер с роскошным, перегруженным подносом с напитками.
СУХОРУКОВ (явно оживляется при виде напитков, тем не мене отзывается на последние слова Барона). Гуманно… Гуманно…
ХАБИХТ (поднимает стакан, то же делают и другие). Гуманно, — это означает со зверьём по человечески…
Вторая сцена
Общая комната семьи в доме Эзертевов. Воскресный вечер.