Виктория Холт
Принц-странник
Генриетте Орлеанской и Люси Уотер
«..Полагаю, нет ничего превыше радостей любви»
Глава 1
Шел четвертый год Великого мятежа. Жаркий июльский день клонился в вечеру; трава по берегам реки побурела от зноя, листья кустарника и вдеты были припорошены пылью.
Маленькая процессия из двух мужчин и двух женщин брела по дороге. Одна из женщин – горбунья – бережно несла на руках спящего ребенка; по лицу ее стекал пот. Чуть не споткнувшись о камень и угодив ногой в одну из бесчисленных выбоин, она встала как вкопанная, утирая пот не поднимая головы.
Чуть отдышавшись, она спросила:
– Далеко ли еще до трактира, Том?
– За час должны поспеть.
– Выходит, до сумерек еще есть время, – сказала другая женщина. – Давайте передохнем, все-таки нелегко тащить мальчика.
– На несколько минут можно, – кивнул Том.
– Только если ты уверен. Том, что мы успеем затемно, – снова заговорила горбунья. – С заходом солнца на дорогу выходят грабители.
– Нас четверо, – заметил Том, – да и вид у нас слишком убогий, чтобы заинтересовать разбойников. Но Нелл права: время есть, поэтому передохнем и снова в дорогу!
Они сели на берегу. Нелл сняла башмаки и, морщась от боли, оглядела опухшие ноги, а горбунья осторожно уложила ребенка на траву. Взмахом руки она остановила товарищей, готовых броситься ей на помощь; казалось, ей не хотелось, чтобы кто-то кроме нее прикасался к ребенку.
– Тут удобнее всего, – сказал Том горбунье, – можно хотя бы к кусту прислониться.
Но горбунья только покачала головой и с упреком посмотрела на него. Том улыбнулся и сам занял предложенное им место.
– Не пройдет и суток, и мы в Дувре, – сообщил он.
– Зови меня Нэн, когда обращаешься ко мне, – сказала горбунья.
– Да, конечно… Нэн…
– Не забывай всякий раз называть меня Нэн. Это уменьшительное имя от Нанетты. Спроси мужа, если не веришь. Я правильно говорю, Гастон?
– Да, правильно… Нэн – уменьшительное от Нанетты.
– Именно так меня и зовут.
– Да, Нэн, слушаюсь, Нэн, – сказал Том.
– Идет кто-то, – торопливо сообщила Нелл. Все замолчали, прислушиваясь к звуку шагов. На дороге показались мужчина и женщина с узелками в руках, и горбунья, повернувшись к спящему на траве ребенку, накрыла его правой рукой. Одежда приближавшейся пары выдавала людей более зажиточных, но тоже из низов. Мужчина, из-под коротко остриженных волос которого торчали розовые оттопыренные уши, был, по-видимому, мелким торговцем. Его полная, колыхающаяся подруга задыхалась и обливалась потом, изнемогая от жары.
– Вот как делают нормальные люди, – проворчала она. – Сели на обочине и отдыхают. Как хочешь, но я тоже сяду и ноги не сдвину, пока не отдышусь.
– Китти, идем дальше, – сказал мужчина. – Если мы хотим поспеть в Тонбридж к экипажу, надо спешить!
– У нас еще вдоволь времени, и ноги у меня не железные.
Толстуха с блаженной улыбкой шлепнулась на траву, и ее супругу ничего не оставалось, как последовать ее примеру – стоять на солнцепеке и ругаться было слишком утомительно.
– Да хранит вас Бог! – обратилась толстуха.
– Да хранит вас Бог! – нестройно ответили Том и его спутники, не отрывая глаз от противоположного берега. Они были явно не настроены на беседу, но Китти была из тех кумушек, которые умеют развязать язык даже немому.
– Какой хорошенький ребеночек! – сразу заговорила она.
Горбунья улыбнулась и, не поворачивая головы, кивнула.
– У меня слабость к маленьким девчушкам…
– Это мальчик, – перебила Нэн; она говорила с отчетливым акцентом.
– Вы говорите как иностранка, – сказала женщина.
– Я француженка, мадам.
– Француженка? – Мужчина, презрительно фыркнув, окинул взглядом всю четверку. – Не очень-то мы тут жалуем французов.
Его жена по-прежнему улыбалась.
– Ли хочет сказать, – охотно пояснила она, – что с женитьбы короля на француженке все и началось, и вон она до чего его довела! Ты ведь это хотел сказать. Ли?
– А теперь она где? – возвысил голос Ли. – Во Франции! Небось крутит шуры-муры и целыми днями танцует. Хорошей же женой нашему королю Карлу она была – в такую заварушку его втянула!
– Мне очень жаль, что королева тоже была француженкой, – сказала Нэн. – Что до меня, то я есть бедная женщина. Мой муж – вот он, и ребенок, и эти двое – мы все ходить в Дувр, чтобы присоединяться к нашему господину. А бедняк во Франции и бедняк в Англии бывать почти одно и то же.
– Вот уж точно, не в бровь, а в глаз, – поддакнула толстуха.
– Хозяин или хозяйка говорить: «Ходить туда, ходить сюда!», а слуги иметь повиноваться, даже если для этого ездить в другую страну. Мой муж есть камердинер господина. Ведь так оно есть, Гастон?
Гастон подтвердил ее слова – английским он владел еще хуже своей жены.
– Мы все служим одному господину, – встряла Нелл.
– Э-э! – махнул рукой Ли, – в этой стране еще долго будет кавардак. Перемены начнутся, когда парламент возьмет верх. Мы – за парламент, как и положено беднякам. А вы за парламент?
– Прошу прощения? – переспросила горбунья.
– За парламент? – повысил голос Ли.
– Все равно не разбирать. Уж вы меня извинять, я не есть англичанка. Ли повернулся к Тому.
– Вы тоже француз?
– Нет, я англичанин.
– Тогда вы должны думать так же, как и я.
– А сколько лет ребенку? – снова вмешалась в разговор жена Ли.
– Ему есть два года, – сказала горбунья, непроизвольно кладя на ребенка руку.
– Какая чудесная и белая у вас ручка, – сказала женщина и с гримасой отвращения посмотрела на свою огрубевшую, со сломанными ногтями руку.
– Она горничная леди, – пояснила Нелл.
– Неужели? Та, что одевает, завивает волосы и пришивает кружева? Да, тут поневоле привыкнешь к светской жизни.
– Светской жизни? – спросила горбунья. – А что это есть?
– Ну, высшее общество, балы и маскарады, – пояснил Том.
– Веселящиеся леди и джентльмены в окружении голодных бедняков, – добавил Ли.
– Мне очень жаль, что это есть так, – серьезно сказала горбунья.
– А вас-то кто в чем обвиняет? Просто в такие , времена, как сейчас, бедным лучше держаться вместе.
– Мы сейчас идти в Дувр, чтобы присоединяться к семье господина.
– Пешком? – поразился Ли. – С ребенком на руках?
– Вот так-то богатые относятся к своим слугам, – добавила его жена.
– Мы должны быть там завтра, – сказал Том, – чтобы успеть привести в порядок дом. Так что времени у нас в обрез.
– Хорошее обращение со слугами, нечего сказать, – продолжала ворчать женщина. – До Дувра – пешком! А откуда вы идете?
– Ну, – начал Том, но горбунья его опередила:
– Из Лондона.
– И всю дорогу – с ребенком на руках?
– Ребенок есть мой… мой и мужа. Мы бывать рады с ним не разлучаться, – сказала горбунья вместо ответа.
– Вот что, – сказал Ли, – вам обязательно нужно сесть на экипаж. Мы как раз идем в Тонбридж, чтобы сесть на экипаж.
– Ли такой путешественник! – с восхищением сказала жена.
– Да. Вряд ли нужно пояснять, что это будет не первое мое путешествие в экипаже. Однажды я даже ездил из Холборна в Честер, путешествовал целых шесть дней. Две мили в час по полпенни за милю. Извозчик правит лошадьми, а ты сидишь себе на соломе как какой-нибудь лорд. Это так чудесно – путешествовать! Тес!.. Сюда, кажется, кто-то скачет.
Горбунья завертела головой, рука ее вновь накрыла спящего ребенка. Несколько секунд все молчали, пока стук копыт не стал громче, и на дороге показалась группа всадников. Простая одежда и волосы, еле-еле прикрывавшие уши, выдавали их принадлежность к армии парламента.
– Да хранит вас Бог! – крикнул Ли.
– Да хранит тебя Бог, друг! – ответил первый из всадников.
От пыли, поднятой копытами, горбунья закашлялась; ребенок проснулся и захныкал.
– Все хорошо, – забормотала горбунья, – все хорошо, спи дальше.
– Говорят, – подала голос жена Ли, – что король недолго продержится, а потому он и убежал в Шотландию. После того как его разбили под Нейзби, шансов на успех не осталось. Лучше всего, если бы он отправился к своей жене француженке во Францию.