Пушкин - историк Петра

В “Заметках по русской истории XVIII в.”, написанных в 1822 году, Пушкин впервые высказал свое отношение к Петру. Многие исследователи полагают, что статья выполнена исключительно в декабристском духе. Между тем, история создания “Заметок” необычайно сложна. В ней отразились, по крайней мере, три стороны творческой и личной биографии поэта: охлаждение Карамзина, близкое знакомство с декабристами и вращение в “многослойном” кишиневском обществе. Последнее обстоятельство играло, на первый взгляд, незаметную, но важную роль. Благодаря ему, спорная, политически неудобная, тема царя-реформатора обрела в работе Пушкина неожиданный смысл. Чиновники и полковое офицерство, которые в основном составляли кишиневское окружение поэта, принадлежали к слоям населения, во многом обязанным петровской реформе, что и определило появление в “Заметках” Пушкина следующих строк: “Если бы гордые замыслы Долгоруких и проч. совершились, то владельцы душ, сильные своими правами (...) ограничили бы число дворян и заградили б для прочих сословий путь к достижению должностей и

40

почестей государственных”(ХI,14). К тому же в провинции разговор о патриотизме и нравах всегда обостряется особой склонностью людей к традиционным взглядам. И Карамзин и петербургские декабристы, называя самодержца великим, понимали, что объективно деятельность Петра-просветителя принесла вред. Противоречие их не смущало, поскольку в реальной политике мысль не ищет глубоких оснований. Другое дело Н.С. Алексеев, в тетради которого сохранились “Заметки”, Ф.Ф.Вигель, А.Ф.Вельтман, В.П. Горчаков - парадоксы их не устраивали, политикой они не увлекались и хотели видеть в жизни и в Петре больше определенности и законного права заниматься служебной карьерой. Дневник Долгорукова отразил их взгляды в полной мере: “ 11 января 1822 года (...) Во время стола слушали рассказы Пушкина (...) он всегда готов у наместника, на улице, на площади всякому на свете доказать, что тот подлец, кто не желает перемены правительства в России”¹⁰²; “1 апреля (...) Пушкин спорил за столом с наместником на счет нынешней нравственности и образа жизни. Он защищал новые правила, новые обычаи, Низов, напротив, воздал хвалу старым” ¹⁰³; “15 апреля (...) Пушкин рассуждал за столом о нравственности нашего века, отчего русские своего языка гнушаются, отчизне цены не знают, порочил невежество духовенства (...) Мы все слушали со вниманием” ¹⁰⁴; “30 апреля (...) Пушкин и он (Эйсмонт А.Л.) спорили за столом на счет рабства наших крестьян. Первый утверждал с горячностью, что он никогда крепостных за собою людей иметь не будет (...) и всякого владеющего крестьянами почитает бесчестным (...) Я не осуждаю со своей стороны таковых диспутов, соглашусь даже и в том, что многие замечания Пушкина справедливы” ¹⁰⁵. Можно подумать, что в этих свидетельствах Пушкин действительно пропагандирует декабристские идеи 106, но надо учитывать, что разговоры ведутся в дружественном поэту окружении, а значит рассчитаны на некоторое взаимопонимание. И хотя Пушкин в полемическом задоре излагал, безусловно, крайнюю точку зрения, наиболее близкую декабристам, мнения собеседников не могли принципиально отличаться от пушкинских взглядов. С ним

41

соглашались и в оценке нравственного состояния общества, и в необходимости отмены крепостного права. Споры шли о методах. И в этом смысле весьма любопытна запись Долгорукова, по времени едва ли не совпадающая с датой окончания пушкинской работы над “Заметками” (30 июля и 2 августа соответственно): “...накрыт был стол для домашних, за которым и я обедал с Пушкиным (...) Охота взяла переводчика Смирнова спорить с ним (...) Наконец полетели ругательства на все сословия. Штатские чиновники подлецы и воры, генералы скоты большею частию, один класс земледельцев почтенный. На дворян русских особенно нападал Пушкин. Их надобно всех повесить” ¹⁰⁷. Во многом характер и отдельные мотивы этой записи (впрочем, как и всех предыдущих) совпадают с пафосом “Заметок”. Трудно сказать, разговоры ли у Инзова стали причиной, побудившей поэта приступить к “Заметкам”, или, наоборот, работа над ними стала причиной столь частых застольных разговоров Пушкина? Скорее всего, первое - не в характере поэта было полгода сочинять несколько страниц текста.

В “Воображаемом разговоре с Александром I"(1824-25 гг.) поэт писал: “...Инзов добрый и почтенный старик, он русский в душе (...) Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благородные”(ХI, 23). Влияние П.И.Пестеля и В.Ф.Раевского, возможно, отразилось на публицистическом пафосе пушкинских “Заметок”. Но у декабристов, как было сказано, личность Петра не вызывала споров. Они предпочитали через голову самодержца обращаться к примерам более древней истории России и Европы. Пестель писал “Русскую Правду”, ориентируясь на опыт Киевской Руси, а Раевский в своем “Вечере в Кишиневе” сетовал на то, что “Наши дворяне (...) историю ограничивают эпохою бритая бород в России” ¹⁰⁸ и советовал Пушкину: “Воспой простые предков нравы”¹⁰⁹, имея в виду времена новгородской республики. Вместо этого поэт как раз начинает свои “Заметки” с “эпохи бритая бород”. Мысль же об освобождении крестьянства была общей для значительной части просвещенного дворянства и не может служить доказательством того, что Пушкин излагал исключительно

42

декабристские взгляды. В статье содержится резкая критика самодержавия, близкая декабристам вообще, но далекая от республиканских настроений, свойственных южным декабристам. Скорее всего, работа носила самостоятельный характер и была написана с позиции сторонника конституционной монархии, близкой лишь части революционеров, находящихся к тому же далеко на севере.

Эйдельман в своей работе “Пушкин и декабристы” задается вопросом: “Так отчего же он не пустил по рукам списки, как часто делал?” ¹¹⁰. И далее утверждает: “Тот же, кто не согласится, будто “Некоторые исторические замечания” были частью какого-то задуманного труда, испытает еще больше трудностей, объясняя, почему эта работа почти никому не была известна” ¹¹¹. По мысли автора, будущий труд должен был яснее обозначить революционные взгляды поэта и привлечь внимание декабристов. Между тем, работа над “Заметкой” была закончена, дата поставлена. И как в любой завершенной работе у нее был свой вывод, в котором Пушкин давал понять, кому и зачем он посвящает свое произведение: “русским защитникам самовластья”(ХI, 17), которых поддерживает “подлость русских писателей”(ХI,17). Вероятно, когда Инзов воздавал хвалу старым порядкам, то имел в виду екатерининские времена (оттого большая часть работы посвящена Екатерине), и конечно, полемизируя с поэтом, он опирался на литературный авторитет Вольтера, Державина и “Похвальное слово” Карамзина. Последнее обстоятельство должно было особенно задевать Пушкина, тяжело переживающего внезапный разрыв с историком.

Тесное сближение “Заметок” Пушкина и “Записки” Карамзина столь же очевидно, как и в случае с одой “Вольность”. Начало “Заметки”: “По смерти Петра I движение, переданное сильным человеком, все еще продолжалось в огромных составах государства преобразованного. Связи древнего порядка вещей были прерваны навеки”(ХI,14) прямо перекликается с карамзинским текстом: “Сильною рукою дано новое движение России (...) Как при Анне, так