В один из осенних дней, Макс позвонил мне поздно вечером и неожиданно позвал прогуляться. В тот момент я плотно завис у монитора, выискивая ошибки в своём наброске – теперь мой начальник решил что-то там форсировать: то ли сроки сдачи, то ли списки к увольнению.
Я задумался... Прогуляться? Ладно. Почему, нет? Тем более, что мы давно с ним не виделись, даже по телефону не удавалось нормально поговорить.
Мы брели, поддевая ногами разноцветные листья, Макс рассказывал о будущей свадьбе, про родителей, спрашивал меня про работу, про очередного парня. В своё время, он, мне показалось, даже не обратил особого внимания на моё признание. В последствие, несколько раз даже предлагал мне привести своего друга (или любовника, смотря, как складывалось на тот момент) в гости.
Мы присели на скамейку. Было холодно, но безветренно, поэтому решили позволить себе отдых. Я опять что-то рассказывал, Макс поддакивал, уточнял... Сидеть было не очень удобно, и я попытался откинуться на спинку. Никак не мог избавиться от мысли, что он позвал меня не из-за этой светской болтовни, но торопить его не хотелось.
Молчим. Моя голова запрокинута, глаза закрыты. Что-то тихо опустилось мне на лицо. Вздрагиваю. Должно быть, падая с ближайшего дерева маленький осенний листик спланировал на меня. Провожу ладонью по лицу, смахиваю. Точно – берёзовый листок. Проследив за ним глазами, как он, плавно кружась, опускается на землю, я нагнулся и снова поднял его.
Максим всё также не решается начать разговор. Я глажу пальцами сухой листик, Макс с преувеличенным вниманием наблюдает за моими движениями.
- Ты не замечал ничего необычного в Саньке? – решается наконец Максим. Я был расслаблен, почти убаюкан осенью, лавочкой, нашим молчанием... После озвученного вопроса я задумался. Отрицательно покачал головой, всё также смотря на свой листок.
- Он влюбился в тебя, – медленно и похоронно прозвучало сбоку. Выпускаю листок из рук, жёлтый, с ещё зелёной ножкой, он неожиданно камнем упал к моим ногам, даже не сделав попытки спланировать, чтобы подтвердить свою летучую осеннюю природу.
Повернув голову к Максу, я стал ждать продолжения... Я почему-то сразу поверил ему, сразу понял, что это не глупая шутка и именно за этим он позвал меня сюда почти ночью. Я просто сидел, ждал его следующих слов. Думать, позволить проникнуть этим инородным, фантастическим словам в свою голову я не мог. И Макс стал говорить.
Он клял свою тупую башку, что не увидел этого сразу, когда всё только начиналось... а он ведь видел всё, но отмахивался, списывая на детские причуды. Макс зачем-то стал рассказывать мне про своего начальника с его идиотскими идеями, что если бы не те два месяца, что я фактически прожил у них в доме, то ничего бы и не было. Макс путаясь и торопясь перебирал, перекладывал передо мной то так, то эдак разные факты, доказывающие, что он не сошёл с ума. Вибрирующим голосом, словно трясущимися руками нанизывал события в чёткой хронологической последовательности. Я молчал, слушая и смотря на него, как... как на что-то далёкое, я вроде и видел его, но как будто через стеклянную стену. Я видел, что Максу плохо, он едва справлялся с собой. Почему-то в голове стали появляться разрозненные картинки, где он бьёт меня. Мне не совсем был понятно за что бьёт, но этот калейдоскоп помогал мне оставаться спокойным, даже чуть отстранённым.
- Он засыпает и просыпается с твоим именем, он просит меня задержаться на работе, чтобы тогда пришёл ты, он вечерами, запершись в своей комнате, рисует. Я видел эти детские рисунки – едва узнаваемые, нелепые, смешные человечки, но видно, что на них – ты. Самый удачный рисунок лежит у него под подушкой, – воздух закончился и Макс замолк тяжело дыша.
- Я думал, что это пройдёт. Так не бывает. Детский сад какой-то. Думал, забудется, сотрётся, – он повернулся ко мне всем телом. – Санька престал смеяться! Представляешь? Он не смеётся совсем! Он и так худой, а теперь совсем прозрачный стал. Санька утащил мой студенческий альбом, вытащил все твои фотки... Я боюсь за него. Это ненормально. Он совсем малыш! – Максим снова замолк, восстанавливая дыхание.
Это было слишком, это было не нужно, это было жутко.
- Я вот чего не пойму и это... это пугает меня больше всего: как он понял, почувствовал, что в тебя можно влюбиться? ну... что ты... – Максим смешался и замолчал.
"Гей?" – так и рвалось с моих губ, но я проглотил такое лишнее сейчас, и именно сейчас такое грязное слово.
- Я ничего не делал, – мне нужно было это сказать. Чего я не делал, я не знал. Но знал, что не виноват ни в чём. Ни перед ним, ни перед Санькой.
- Он..., ты понимаешь, он... – тут Макс рванулся ко мне... Было ощущение, что он схватит меня за грудки и начнёт бить. И Максим действительно схватил меня за отвороты куртки, рванул на себя, больно ударив меня лбом о свою голову и замер. Я пытался унять гул в голове. Медленно-медленно, накрыл своими руками его сжатые почти у моего горла пальцы, и чуть поглаживая, стал отцеплять их от своего воротника. Не сразу, но мне удалось и теперь всё также сжимая его руки своими, я стал немного отодвигать его от себя.
- Он улыбается только глядя на твои фотки, целует тот рисунок, тот, что под подушкой. – Макс сам отодвинулся от меня и тоже откинулся на спинку.
- А фотографии я у него забрал. Я не мог больше этого видеть!
Я понял, что это всё – мы поговорили.
И я поверил... нет, даже не так... Я точно знал, что это правда. Но, всё же, надеясь на чудо, предложил:
- Давай завтра втроём сходим в кафе, посидим, поговорим все вместе, и ты увидишь, что это всё ерунда, что ничего нет.
Максим неожиданно резко сел, снова рванулся ко мне, схватил меня за шею и снова притянул к себе, вглядываясь, прожигая меня глазами. Я изо всех сил пытался вложить в свой взгляд твёрдость, уверенность в благополучном исходе мероприятия. Наверно, у меня получилось, потому что Макс загнанно улыбнулся и бросил:
- Завтра позвоню, – встал и широкими шагами ушёл в темноту.
Не знаю, сколько я просидел на лавочке, но мне хватило, чтобы на следующий день свалиться с жаром. В каком-то ненормально высоком температурном бреду я провалялся дома неделю. Несколько раз был Макс. Пришёл, когда не смог дозвониться до меня. Безвылазно сидел у моей кровати и отпаивал меня бульоном Егор – мой последний и получается, что постоянный любовник.
А после выздоровления навалилась моя работа, которую, конечно, никто не сделал без меня. Когда мы всё-таки смогли договориться о встрече с Максимом, прошло три недели.
Глава 10
Павел
После ухода Макса из парка, я остался сидеть на лавочке – голова была пустая, немного давило в висках. Смотрел на фонарь, на другой стороне дорожки и собирался с силами – надо было двигаться домой, в тепло. Тело застыло, вросло в лавку. Я стал подниматься, спина благодарно распрямилась – продольные деревяшки были невозможно кривыми (это ж надо было найти такую лавочку) и, буквально, выдавили мне позвоночник и рёбра в какую-то немыслимую архитектурную конструкцию.
Я потянулся всем телом. Кровь будто заново побежала по моим венам, разнося тепло. И, наверное, в тот момент, когда это тепло дошло до моей головы, я проснулся. Стеклянная стена, выстроенная мною во время разговора с Максом, растворилась, растаяла, словно была изо льда. Я, буквально, упал назад, на лавочку, снова впечатываясь позвоночником в кривую спинку.
Новый калейдоскоп, но уже с реальными картинками, завертелся перед моими глазами. Вот Санька, глядя на меня испуганными огромными глазищами, склоняясь над моей рукой, дует мне на палец, который я порезал. Потом, поднимает свои шоколадные глаза на меня, проверяя – мне всё также больно? И опять дует, смешно вытягивая губы: это мы так пытались приготовить ужин, когда ждали Макса с работы.