Тот, кто надеется выздороветь, обычно в хоспис не идет — ведь там стараются создать самые благоприятные условия для последних месяцев или недель жизни. Принимают больных с неизлечимыми заболеваниями, когда родные не способны квалифицированно ухаживать за умирающими или им необходима передышка. Две трети поступающих больных страдает от постоянных болей и других проявлений болезни. В хоспис предпочитают не брать тех, кому осталось жить день-другой или несколько часов — ведь тогда уже почти ничем помочь невозможно. В хосписе стараются сделать все возможное, чтобы последние месяцы или дни больной прожил полной жизнью. Ему обеспечивают особый уход, чтобы сознание его оставалось ясным, и он мог оценить заботу о себе родных друзей, медперсонала, отвечать всем взаимностью и не чувствовать себя обузой, как это происходит с множеством больных, чьи родственники решили, что больше ничего уже сделать нельзя. Розмари узнала, что в хосписе Святого Кристофера всегда находят, чем облегчить страдания умирающего. Если то или иное лекарство не облегчает болей, врачи продолжают искать другие средства, пока их не находят. И пациент постоянно чувствует свою значимость для других. Сесилия Сондерс сформулировала свое кредо так: «Вы для нас ценны потому, что вы это вы. Мы делаем все, чтобы вы не только умерли спокойно, но и до самого последнего момента продолжали жить».
Розмари рассказала об услышанном Терезе. Та выждала подходящий момент, чтобы завести разговор с Джейн. Но когда Тереза предложила всем вместе съездить в хоспис, чтобы увидеть его собственными глазами, Джейн не откликнулась. Она решила не сдаваться и продолжать борьбу. Она настаивала, чтобы «они» сделали все возможное и чтобы рак отступил. Она хотела жить.
А от ее настроения зависело очень многое. Временами она думала о добровольной смерти, о которой она писала в дневнике, готовясь ко второй операции. Теперь ей уже хотелось поговорить с матерью начистоту, чтобы ее подготовить и получить у нее совет и помощь.
— Если будут появляться все новые метастазы и их придется удалять, лучше не влачить такое существование, а покончить разом.
Розмари с полуслова поняла дочь. Она сама думала, стоит ли в таком случае цепляться за жизнь. Мать поняла — пора поговорить с дочерью без утайки.
— Знаешь, Джейн, если ты всерьез решишься уйти из жизни, я постараюсь тебе помочь. Не сомневайся.
— Спасибо, мама, — устало ответила Джейн.
— Помнишь Франс, мою подругу, мы с ней занимались керамикой, — продолжала Розмари. — Она чуть было не отправилась на тот свет. Она уверяет, что по ошибке. Франс наглоталась снотворного, а для верности поставила еще около кровати бутылку с выпивкой. Не найди мы ее вовремя, она бы умерла. А потом говорила, что чувствовала себя восхитительно.
— Тут только одно препятствие, я не люблю алкоголя. Поэтому вряд ли решусь на такое.
Разговор засел у Розмари в голове. Может, она напрасно так легко обещала дочери помощь? Ну кто может знать, на самом ли деле Джейн решится на самоубийство, какие бы муки ей ни пришлось терпеть? А если один день ей будет плохо, а другой — хорошо? Или она проживет подольше и успеют найти средство против рака! Да разве отнять у человека жизнь — какой бы она ни была — не ужасно?
А еще, подумала Розмари, не является ли ее согласие помочь своего рода давлением на Джейн, скрытым намеком на то, что всем им после смерти дочери станет легче. Джейн, заболев, не раз повторяла, что превратила жизнь матери в ад. И что подумают муж и сын?
Однажды рано утром Розмари разбудил звонок Виктора. Его голос, измененный большим расстоянием, звучал резко и напряженно.
— Ты подумала еще раз о приезде Джейн в Америку? Здесь для нее есть много преимуществ.
— Она слишком больна, чтобы пересекать Атлантику, — устало отвечала Розмари и, чтобы согреться, плотнее закуталась в ночную рубашку. — Я уже говорила тебе, она очень ослабла. Нога еще распухшая. Джейн даже не хочет выезжать на машине в парк.
— Слушай, Розмари, — настаивал Виктор. — Я разговаривал с лучшими в мире специалистами по раку. Они очень продвинулись в его лечении. И возьмут Джейн в Национальный институт рака…
— Да говорю же тебе, она слишком слаба…
— Они упорно стремятся найти средство против меланомы. Ее примут как пациентку для исследований. Станут лечить новейшими…
— Бог мой! Для исследований? — Розмари про себя выругалась. Да никогда и ни для кого ее дочь не станет подопытным кроликом, на котором испытывают новые лекарства. — Что же это, бога ради, значит?
— Это на самом деле лучшие американские врачи. — Голос Виктора смягчился, теперь он старался успокоить Розмари. — За ней будут очень хорошо ухаживать, а шансов здесь больше.
— Я же устала тебе повторять — она еще ходить не может, не то что лететь самолетом. И она не хочет в Америку, — почти крикнула мать. — Хочет быть со своими друзьями.
— Ты сама-то в порядке?
Розмари вдруг почувствовала безмерную усталость.
— Я в порядке, — еле выговорила она. — До свиданья, — и повесила трубку. Розмари знала — мужу пора возвращаться в Англию. Джейн предстоял кошмар — боль, операции, лечение. Боли будут сменять одна другую и уничтожат дочь. Виктор должен увидеть ее сейчас — сильной и еще уверенной в себе, полной юмора. Дочь еще способна шутить над собой. Виктору надо бы поговорить с Джейн и уладить былые разногласия, пока еще есть время получше узнать свою дочь.
Когда Джейн позавтракала и затянулась первой сигаретой, мать спросила ее:
— А что, если приедет отец? По-моему, он очень по тебе соскучился.
— Мне думается, без него нам легче, — отвечала Джейн. — Папа из-за пустяков всегда поднимает такой шум, а тут и без него хватает паники. — Джейн зажгла новую сигарету. — Давай подождем до будущей недели — мне ведь опять идти к врачу, тогда и посмотрим.
Она долго молчала. Потом грустно добавила:
— Мне сказали, что если меланома доберется до матки — как именно, я не поняла, — то по крайней мере лет десять я не смогу рожать. Даже если я протяну так долго, то уже постарею. Рисковать нельзя. Знаешь, когда тебе под сорок, больше шансов родить ребенка слабоумного и недоразвитого. А мне бы хотелось иметь детей.
Джейн попросила мать приготовить ей чашечку кофе. Когда Розмари вышла, она повернулась к Терезе:
— Сейчас-то я в порядке, а если станет хуже и начнутся боли? Я их плохо переношу. И на всякий случай накапливаю снотворное. У Оливии таблеток целый флакон, но, если я решусь попросить их у нее, она окажется замешанной. По-моему, я не в праве взвалить на нее такое. (Оливия приютила их в своем доме.)
— А с матерью ты говорила?
— Начинала. Если я втяну ее, она почувствует себя виноватой. Я все сделаю сама.
Тереза об этом разговоре ничего не сказала Розмари, и мать, не ведая, какие чувства обуревают дочь, через несколько дней заговорила так:
— Я обещала тебе помочь, если ты захочешь свести счеты с жизнью. Потом долго раздумывала — конечно, я помогу, но мы обе должны быть совершенно уверены, что ты этого хочешь. Ситуация все время меняется. И о твоем намерении следует знать отцу и брату. В таком важном деле должна участвовать вся семья.
Джейн выслушала внимательно, но промолчала. Розмари попыталась свести разговор к шутке.
— Они еще могут подумать, что я толкнула тебя на самоубийство, когда сама выбилась из сил.
Потом Розмари пожалела об этом разговоре. Ей не хотелось, чтобы Джейн думала, будто она отказывается от своего обещания, и перестала ей доверять. Неделю Джейн прожила дома, потом показалась специалисту. Тот посоветовал для продолжения исследований лечь в другую лондонскую больницу.
Джейн писала в дневнике о помощи и поддержке матери и друзей, но добавляла: «И все-таки я чувствую себя совершенно одинокой. Хорошо, когда вокруг тебя люди, и знаешь, что для многих твоя болезнь — беда. Окружающие острее чувствуют свою смертность, и выявляется огромное невежество всех нас — никто не знает, что представляет собой рак, но все понимают, что мое положение — нешуточное.