- Простите меня, я не имею права навязывать вам свой вкус, на три века отставший от вашего. Будем считать, что я не сдержался. К тому же я не привык ничего не доказывать женщинам.
Я почувствовал, как по каюте пронесся возмущенный выдох. Понять его причину сразу мне не удалось.
- Что вы подразумеваете, мистер Гулливер, под понятием "ничего не доказываете женщинам"? Вы позволяете себе снисходительное отношение к женщинам? Как к лицам неравным мужчинам? - Это спросили сразу несколько женщин-животных, вернее, они приставили меня к стенке своими вопросами.
Их возмущение моим ответом было мне непонятно. Я подразумевал, что мое нежелание доказывать женщине кроется в причине моего уважения к ним. Для меня оскорбительно видеть, как джентльмен доказывает женщине, как равному себе мужчине. Такую ситуацию, можно было себе представить если только они занимаются одним делом, и доказательство своей правоты необходимо для общего дела.
- Нет, напротив, я хотел показать вам свое уважение.
- Как хорошо, что сейчас не восемнадцатый век. - Произнесла лиса. - Мы бы сейчас сидели дома и ждали, когда придет муженек и стукнет кулаком по столу.
- Да, сейчас мы можем работать сами и делать все, что захотим.
- Я где-то слышала выражение "Работа делает нас свободными".
- Верно, так и есть.
Я молчал и слушал, как рассуждали дамы и не пытался встревать в их разговор из вежливости. Утреннее вино, принятое для облегчения самочувствия, попросилось назад.
- Леди, не подскажете где здесь у вас мужская уборная? - Мне пришлось встрять в разговор.
- Опять эти гендерные понятия, мужская уборная. - Саркастически произнесла лиса. - У нас здесь все общее. Это только у неопределившихся все раздельно.
Меня бросило в краску. Такого я себе представить не мог, чтобы справлять нужду в присутствии женщины.
- В коридор и направо, третья дверь. Там табличка на ней. - Ответила девушка-барашек.
- Спасибо. Вы очень любезны.
В крайнем смущении я покинул каюту. На третьей двери, как меня и предупредили, вместо номера висел указатель "wc". Мне хватило сообразительности понять, что это и есть уборная. Опасаясь застать даму за деликатным делом, я осторожно постучал в дверь. Мне никто не ответил. Набрав воздуха в легкие, и на всякий случай прикрыв глаза, я дернул ручку двери и вошел. Оказавшись внутри уборной, по запаху напоминающей больше мою санитарную каюту, открыл один глаз, затем второй. Я был один, и передо мной, чередой друг за другом, из стены торчали несколько кипельно-белых рукомойников. Чуть повыше них, длиной во всю стену, висело, а точнее было вделано прямо в стену, зеркало. В нем отражалось мое смущенное лицо. Позади меня расположился ряд дверей, за которыми, как я догадался, и находились уборные. "Так вот, что имели ввиду леди, когда помянули, что уборная одна для всех. - Подумал я. - Все-таки они разделены, хотя звуки опорожнения и не скрывают"
К моему облегчению, душевному и физическому, пока я справлял малую нужду, в уборную никто не вошел. Я уже собрался выходить, как входная дверь хлопнула и раздался суровый голос.
- Ты что, как истеричка себя ведешь, бегаешь, жалуешься. Тебя зарплату какую платят? Ты не понимаешь, что сейчас его лицо так разрекламируют, что даже его пук будет приносить доход.
- Я вас понял. - Мне показалось, что это голос человека-бобра.
Я позволил себе сделать небольшую щель, чтобы разглядеть говорящих. Так и было, в уборную вошел человек-бобер, заставляющий меня с удовольствием сжевать несъедобный сэндвич и еще высокий джентльмен с лицом волка. Бобер перед волком имел вид жалкий. Его плечи тряслись.
- Идешь назад и с особой учтивостью работаешь с этим раритетом. Все понятно?
- Понятно, сэр. Но он сказал, что бургеры несъедобны.
- Он прав, черт возьми. Я ни за что не притронусь к ним, и моя семья держится от них подальше. Бургер нужен не для того, чтобы его есть, а для того, чтобы продавать. Сделай ты его хоть из дерьма, правильная реклама заставит людей почувствовать в нем именно тот вкус, какой им показали. Иди.
- Хорошо, сэр.
Бобер ушел. Человек-волк зашел в отдельную уборную, а я тем временем незаметно покинул комнату. Кажется, до меня стали доходить кое-какие понятия о том времени, в которое я попал. Мысль еще не способна была сформулировать четко, но ощущение уже начало складываться. Когда я вернулся, бобер оскалился в улыбке, будто увидел старого друга.
- Простите меня мистер Гулливер. Я был не прав, вспылил. Все же триста лет разницы меняют менталитет. Давайте отнесемся к процессу поедания бургеров, как к работе, которую надо хорошо сделать. Согласны со мной?
Я-то знал причину его преображения, но был все равно удивлен тем, как бобер нашел тактичный выход.
- Так, заняли свои места! Девочки, нанесите грим мистеру Гулливеру и дайте ему хорошего вина. Надеюсь, вино у нас не хуже?
- Нет, вино нормальное.
Лиса снова махнула по лицу кисточкой, а потом подала бокал красного вина и кусочек сыра к нему. Вот сыр не был похож на тот, что я ел в свое время. Тот сыр имел такой натуральный вкус, в нем чувствовалась кислинка брожения, и запах был такой коровий, или козий. Этот сыр пах какой-то отдушкой, будто ему хотели придать благородства, заглушив натуральность. Но я промолчал, понимая, что мое очередное замечание будет похоже на нытье.
Вино помогло мне настроиться на нужный лад. Бобер тоже выпил два бокала залпом и не стал ничем закусывать. Работа пошла. Я выдавливал из себя улыбки, жевал бургеры, без вкуса немецкого горожанина, и всячески старался поступать так, как меня просили. В коллективе сразу появилось взаимопонимание. Вокруг меня, по команде человека-бобра расцветали ненастоящие улыбки. Девушки порхали рядом, как бабочки вокруг свечи. Мое сознание, всякий раз, когда жизнь забрасывала в причудливые места, начинало смотреть на происходящее вокруг с удвоенным вниманием. Сейчас оно отметило, что все люди-животные, присутствующие в каюте, как будто условились между собой вести себя как угодно, но только не так, как хотелось.
К моему облегчению, непрерывная череда одинаковых действий закончилась. Я был выжат, как лимон и нуждался в отдыхе. Мне захотелось побыть в тишине и желательно с книгой. Но не тут-то было. В коридоре меня уже ждали, и едва я сделал попытку пройти мимо этих людей, как меня настойчиво взяли под руку. Человек с головой льва, покрытой роскошной ухоженной гривой наклонился ко мне и вдохновенно, словно передавал мне сообщение от дамы сердца, произнес.
- Пойдемте, у нас уже все готово. - Произнес лев низким басом.
Я глянул в его желтые глаза и мне стало не по себе. Мне на мгновение показалось, что он делает предложение ягненку посетить его ужин. Надеюсь, вам понятно, кто там будет блюдом. Я даже не сумел отказать, хотя за секунду до этого настроен был весьма решительно.
- Ваш контракт с нашей фирмой сделает из вас настоящую звезду. - Басил человек-лев.
- Простите, астрономия не мой конек.
Лев будто хотел засмеяться, но получилось что-то вроде рыка, смешанного с шипением.
- А, я понял, в ваше время известных людей звездами еще не называли?
- Простите, нет. В наше время известных людей называли благородными титулами.
- Понятно, Ну что ж, это отличная идея поставить перед вашим именем какой-нибудь титул. Герцог..., из каких вы мест, мистер Гулливер?
- Уилтшир, сэр.
- Отлично, герцог уилтширский Лемюэль Гулливер. Звучит?
- Не могу сказать определенно. Я не привык носить незаслуженные титулы.
- Вы меня смешите, мистер Гулливер. Кому какое дело до того, кто вы на самом деле. Людям нужно звучное имя. Это приманка для их внимания. Вы играете роль герцога, важно хмурите брови и выпячиваете губы.