Генерал-майор Н. В. Скоблин.
Последний начальник Корниловской ударной дивизии
Генерал Марков не спал двое суток. На совещании усталость взяла свое. Он проснулся как раз в момент оглашения окончательного решения. Как и все, воспринял его спокойно. Вернувшись в свой полк, лишь сказал нескольким офицерам страшные слова: «Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Город не возьмем, а если и возьмем, то погибнем».
Еще более жуткие слова были произнесены в разговоре Деникина с Корниловым. Лавр Георгиевич сразу обозначил свою позицию: если Екатеринодар не будет взят, он пустит себе пулю в лоб. Антон Иванович, опешив на пару секунд от этого, взялся убеждать не принимать скоропалительного решения. Нельзя бросать армию, которая доверяет своему командующему. В случае неудачи штурма отступать будет тяжело, потому что уже некому будет выводить выживших. Корнилов незаменим – в этом Деникин был абсолютно прав.
Весь советский период истории имя прославленного русского генерала ассоциировалось с клеймом «злейшего врага трудового народа», «отъявленного белогвардейского отребья». И до сих пор подобные оценки звучат с завидной регулярностью. Но стоит прочитать отзывы современников о Лавре Георгиевиче, и перед нами предстанет храбрый и честный офицер, символ верности долгу и любви к Родине. Таких людей во все времена были единицы. Такими не рискуют напрасно. Но отговорить Корнилова, к сожалению для Белого движения, не получилось.
27 марта 1918 года Добровольческая армия, по меткому выражению одного из офицеров, пошла на свою всенощную – на бой, из которого не возвращаются, на штурм Екатеринодара. Атака безупречно ровных рядов корниловцев с блестящими погонами и винтовками наперевес вызвала в плохо еще организованном красном войске такую панику, что они поспешно бежали, несмотря на более чем пятикратный перевес в силах. В ходе этих боев Добровольческая армия, потеряв более тысячи человек убитыми и ранеными, смогла закрепиться в предместьях города. На помощь корниловцам подошел полк генерала Маркова, но и офицеры не смогли переломить ход сражения.
Всех добровольцев, остававшихся к тому времени в строю, не насчитывалось и двух тысяч, в то время как красный гарнизон Екатеринодара составлял более 50 тысяч человек.
30 марта в Корниловском ударном полку оставалось всего около 200 бойцов.
Когда Добровольческая армия занимала позиции для последнего штурма Екатеринодара, Корнилов выбрал в качестве своего наблюдательного пункта одиноко стоящее на возвышенности здание фермы. Офицеры попросили Лавра Георгиевича перенести штаб, так как красные обстреливали это место с самого начала боев. Но Корнилов и в этом был непреклонен: «Теперь уже не стоит, скоро штурм». Как вспоминали позднее добровольцы, генерала слишком потрясла гибель командира Корниловского ударного полка полковника Неженцева. Корнилов стал угрюм и задумчив. Ни разу с тех пор шутка не срывалась с его уст, никто не видел больше его улыбки.
Когда к штабу на повозке подвезли тело Неженцева, командующий склонился над ним, долго с глубокой тоской смотрел ему в лицо. Потом перекрестил и поцеловал, прощаясь как с любимым сыном. А утром 31 марта разорвавшийся в штабном домике артиллерийский снаряд лишил Добровольческую армию ее командующего Лавра Корнилова. В своих «Очерках русской смуты» уже в эмиграции генерал Деникин напишет: «Дыхание становилось все тише, тише и угасло. Сдерживая рыдания, я приник к холодеющей руке почившего вождя. Рок – неумолимый и беспощадный. Щадил долго жизнь человека, глядевшего сотни раз в глаза смерти. Поразил его и душу армии в часы ее наибольшего томления».
Сначала смерть главнокомандующего хотели скрыть от армии до вечера. Но вскоре об этом узнало все войско. Боевые, израненные офицеры Корниловского ударного и Марковского полков, награжденные георгиевскими крестами и золотым георгиевским оружием за храбрость, плакали навзрыд, как дети. Кадеты и юнкера печально молчали. Это были мгновения всеобщего горя, ведь в Корнилове сосредоточилось все: идея борьбы, вера в победу, надежда на спасение. И когда его не стало, в сердца добровольцев начали закрадываться страх и мучительное сомнение. Поползли слухи, один другого тревожнее, о новых большевистских полках и дивизиях, окружающих армию со всех сторон, о неизбежности плена и гибели. Бурка, брюки, полушубок и папаха Лавра Георгиевича были разрезаны офицерами на кусочки и разобраны на память.